ически, возводя свои корни к временам Кира, сам шах видел себя просвещенным «Королем-Солнцем» на павлиньем троне. Исламская революция против шаха, которую возглавил Хомейни, обращает на себя внимание своими противоречиями. Конечно, о многом можно только догадываться. Народ Ирана, освобожденный из-под гнета шахского режима, пытается под руководством аятоллы Хомейни построить новую государственную систему, которая, очевидно, должна синтезировать в себе ислам и марксизм палестинского толка — не случайно Арафат ездил к Хомейни. Далее, уже усилиями Хомейни, происходит стремительная радикализация ислама, затем следует захват заложников, причем высказывалось предположение, что заложников захватили «марксистские» студенты. Этот тактический ход, скорее всего, и позволил избежать открытого столкновения между Хомейни и «марксистами». Это, разумеется, догадки. Их общим врагом является США. Неудачная попытка американцев освободить заложников была очень некстати. Эта попытка сделала террористов народными героями, ведь их единственное оружие — это их популярность. Хомейни давно всеми силами выступает против «марксистов». Иллюзия, что ислам и марксизм можно объединить, это всего лишь мечта палестинцев, которой не суждено осуществиться; ко всему прочему Хомейни является лидером шиитов. Дуализм в исламе проявляется намного сильнее, нежели в христианстве. Ислам — одна из простейших религий, которая учит полному подчинению Богу, не оставляя человеку никакой свободы. Определяющим в исламе является вера в Аллаха и его пророка Мухаммеда. Ислам не терпит «идолопоклонников» и атеистов; иудеи и христиане, «обладатели священных книг», в мусульманских странах облагались данью. Марксизм невозможно интегрировать в ислам. Марксисты утверждают, что ислам является частным делом каждого отдельного человека, а его социальное учение никак не противоречит марксизму; но это не более чем наивная идеализация как ислама, так и собственного учения — в таком случае марксизм не противоречит ни одной из религий — скажу более, марксисты тем самым недооценивают ислам: земная жизнь в исламе имеет обоснование в потустороннем. Для верующих ислам является истиной «самой по себе» и законом «самим по себе». Поклонники ислама уверяют, что он не знает конфликта «религия — государство», поскольку одновременно является и религиозным учением, и политическим, — да, именно в этом заключалась его сила в прошлом, но сейчас подобное качество скорее является слабостью ислама, хотя и таит в себе опасность. Ислам еще более иррационален, чем марксизм. Это была идеальная идеология для Средних веков, ведь, например, в отличие от христианства (за исключением цезарепапизма в Византии) ислам никогда не имел конфликта с правителями. Ислам признает только религиозную форму государства, его кодекс — Коран и Сунна, «Священное Предание». Ислам никогда не сможет приспособиться к действительности, но если он хочет оставаться религиозной и, главное, политической силой в современном мире, то просто обязан подавлять действительность, точнее, использовать ее, ведь наша действительность — это нефть, волшебная лампа Аладдина. Проявления этих процессов принимают иногда самые неожиданные формы. Саудовская Аравия была основана сектой ваххабитов, особо жесткой пуританской сектой в исламе; пожалуй, сегодня в мире нет более анахроничного государственного образования, нежели владения Саудидов. Каддафи можно назвать исламским «фюрером», если использовать западную терминологию. Феномен Хомейни объясняется только в контексте персидского шиизма — «имамитов» или «двунадесятников» — это направление в исламе с 1572 года является государственной религией Персии. В отличие от суннитов, которые всех халифов и даже турецких султанов признают законными наследниками Мухаммеда, иранские шииты считают, что власть должна принадлежать двенадцати имамам, последний из которых исчез в 878 году и скрыт в тайне времен, пока вновь не явится как махди. Муллы ссылаются на законного «скрытого имама», а поскольку шииты не признают Сунну, то Коран остается единственной книгой, из которой выводится абсолютно все: влияние Хомейни, вызывающее у нас такие опасения, объясняется тем, что он слишком хорошо знает народные массы, которые возглавил, у этих людей нет ничего, кроме веры, — именно эта вера свергла шаха. Для этих людей победу одержал Хомейни, а вовсе не интеллектуалы, к которым относятся и марксисты. Революция Хомейни — это шиитская реставрация; в христианстве ее можно сравнить с восстанием анабаптистов в вестфальском Мюнстере в 1534–1535 годах. При этом новое государственное устройство стало еще более противоречивым, нежели монархия Пехлеви. Реза Пехлеви пытался «протолкнуть» свою страну в XX век, насаждая в ней формы европейского государства XVIII века (эта попытка против его воли привела к просвещению интеллектуальных кругов и тем самым к появлению группировок, настроенных против него самого), — Хомейни пытается приспособить XX век к VII веку. Иррациональное тождество религиозного и политического мышления в исламе заключает в себе опасную взрывчатую смесь, что наглядно демонстрируют события в Афганистане, где ваххабиты также играют важную роль. Ввод советских войск в Афганистан обусловлен самой природой Советского Союза. Советский Союз не завоевывал свою империю, она досталась ему от царской России. Царская империя строилась не только в борьбе против Запада: против Тевтонского ордена, поляков, литовцев, шведов и прочих, — но и в борьбе против Востока — Золотой Орды, народов Центральной Азии, турков, а это означает — в борьбе против ислама; ведь татаро-монголы в России тоже приняли эту веру. Россия расширялась из своего центрального ядра во все стороны европейского континента, это расширение закончилось лишь в XIX веке: Ташкент был завоеван в 1865 году, Самарканд — в 1868 году, а власть эмира Бухары, города великого философа X века Авиценны (Ибн Сины), пала в 1920 году. Монистическая идеология Советского Союза не приемлет ислам, тем более что у ислама есть свойство, которое делает его похожим на некоторые вирусы: он может из полной пассивности неожиданно перейти в необычайную активность. Афганистан в качестве «народной республики» входил в зону влияния СССР, что не мешало ни Западной Европе, ни США, однако сам народ не принял народную республику и восстал. Народ Афганистана является одним из беднейших в мире, но бедность невозможно измерить, ведь религия способна любого нищего превратить в богача. Лишь когда в Иране произошла исламская «революция», СССР всерьез стал воспринимать гражданскую войну в Афганистане и вмешался в события, причем собственная идеология не позволяла Советскому Союзу примириться с тем, что идет религиозная война: война во имя Аллаха против «атеистического» правительства. Советский Союз, как пленник идеологии, не мог поступить иначе, ведь на его территории проживает пятьдесят миллионов мусульман, его границы с Афганистаном и Ираном — мусульманские. Для монистической марксистской империи ислам, ставший взрывоопасным, даже за пределами собственных границ превращается во внутриполитическую проблему, которой по законам идеологии просто не может существовать, равно как и любой другой проблемы. Сама природа империи подталкивает ее к поиску новых врагов, в случае с Афганистаном такой враг был найден, чему в том числе поспособствовали неконтролируемые границы этой страны: правительству Афганистана угрожают внешние враги, Советский Союз обязан оказать помощь дружественному правительству. К этой сказке охотно прибегают после смерти Сталина. Сталин находил своих врагов внутри страны; единственного врага, Гитлера, который нагрянул из чужих просторов, грузин, как нарочно, объявил другом. Советский Союз с большим трудом приходит в себя от шока, который он испытал после смерти Сталина. Вначале из самого Сталина сделали врага, партия попыталась вернуться к ленинскому учению, хотя Сталин был лишь логическим продолжением Ленина, — в итоге высшие партийные функционеры заключили между собой своего рода джентльменское соглашение, по которому нельзя было, как прежде, уничтожать друг друга, но можно было отстранять от власти — Берию еще ликвидировали, а Хрущева уже отправили на пенсию; после смерти Сталина советским политикам живется более безопасно. Однако режим вновь стал сталинским: он установил для любого мышления пределы в виде марксистско-ленинского учения и приступил к поиску врагов — теперь все больше за пределами страны, хотя и поиск внутриполитических врагов тоже никогда не ослабевал; параллельно с поиском режим создает врагов сам: ГДР, Венгрия, Чехословакия (в скором времени, возможно, и Польша). Советский Союз не мог допустить реформирования марксизма в этих странах, реформы неизбежно привели бы к созданию социал-демократической системы, а это грозило самыми разрушительными последствиями уже самому Советскому Союзу. Военные операции служат еще одной цели: марксистская идеология в СССР давно стала опиумом для народа, и этот опиум больше не оказывает никакого действия. Идеология, конечно, заменяет религию, но не полностью, к тому же советская «религия» состоит из мертвых замороженных идей. А людям нужна живая вера, все это толкает партию вновь прибегать к известному заменителю рели