— Приятно познакомиться с тобой лично, — растянул он в улыбке губы, когда остановился в нескольких сантиметров от неё и снова наклонился ниже, — Ли Еын.
Она сжала зубы, нахмурилась и задышала тяжело, отмеряя мысленно расстояние до машины. Это всего лишь пара широких шагов, всего лишь пара секунд, ещё две — захлопнуть за собой дверь, три — перелезть на водительское сидение, одна — заблокировать двери, и минимум пять на то, чтобы стартовать. Почти невозможно, почти сказочно.
Она в тот же миг подалась вперёд, лбом врезаясь в нос сильно наклонившегося Чон Хосока. По всей голове разом разошёлся звон напополам с болью, ударяющей даже по затылку, а мужчина глухо замычал, отстраняясь от неё. Хватка чужих пальцев на руках тут же ослабела — совсем немного, но достаточно для того, чтобы из неё выскользнуть, — и Еын устремилась вперёд, впервые на своей памяти действуя так быстро.
Она сделала ровно три больших шага, преодолевая разделяющее их с машиной расстояние, запрыгнула в салон самой настоящей ласточкой и дверью расшибла нос ещё одному из мужчин, последовавших за ней. Еын захлопнула её тут же, перебралась на водительское сидение, больно ударившись, кажется, печенью о рычаг коробки передач, и даже успела заблокировать двери, прежде чем другой мужчина разбил локтём тонкое стекло, заставляя её невольно вскрикнуть. Она растерялась на несколько секунд, закрывая непроизвольно лицо и голову руками от сыплющихся на неё осколков, и не успела завести автомобиль.
Её пребольно схватили за шкирку, сжимая ткань толстовки и заставляя её собраться у горла, сильно его перетягивая, и вытащили из салона едва ли не волоком, предварительно отперев двери.
Еын услышала короткое и ёмкое «маленькая сучка», прежде чем её оттолкнули к машине снова, заставляя подбородком больно удариться о крышу. Она тут же развернулась лицом к обидчику, стараясь игнорировать снопы искр перед глазами и металлический привкус во рту из-за прикушенной щеки, и едва успела уйти в сторону до того, как её поймают за грудки. Еын как смогла оттолкнула много превосходящего в силе мужчину от себя, чтобы в следующее мгновение вдарить ему между ног, заставляя согнуться, и залепить контрольный локтём по носу. Она, кажется, задела что-то вроде нерва, потому что вместо мужчины взвыла сама, в глазах ощущая слёзы, а в руке одну только боль — будто бы кто-то за ниточки задёргал там, внутри.
Но Еын даже поплакаться толком не успела, потому что сзади другой схватил её за шкирку — снова — и оттеснил к машине, пока первый распрямился с перекошенным лицом и пушку, невесть откуда и когда вытянутую, наставил ей прямо промеж глаз. Она дышала тяжело, взглядом перебегая с одного мужчины на другого, мысленно прощалась с жизнью, задерживая дыхание и ощущая во рту и, кажется, даже на лице кровь.
— Мину, не переусердствуй.
Голос у Чон Хосока хриплый, но оттого не менее ехидный. Он зажимал кровоточащий нос, стоя совсем рядом, и Еын готовила себе смерть долгую и мучительную, ловя его взгляд на себе.
— Один мой друг страстно желает встретиться с тобой, Ли Еын, — оповестил мужчина, глядя серьёзно и пронзительно, несмотря на обманчивую улыбку на губах. — И я бы посоветовал тебе прежде взять пару уроков этикета, но времени нет совсем.
Удар в самый висок прилетел слишком неожиданно, пока она пыталась взгляд Чон Хосока не упустить, и сознание покинуло тело само собой, миллионами осколков, будто автомобильное стекло, разбиваясь об асфальт под ногами.
***
Они держали её в странном месте, похожем на совершенно обычную комнату. Стены здесь были не голые, покрытые вполне себе симпатичными бежевыми обоями, на окнах висели коричневые тяжёлые шторы, полностью закрывая их и помещение погружая в вечную темноту. Еын именно поэтому и не могла понять, ни сколько сейчас времени, ни рассчитать, сколько она уже тут находится. Они разумно сняли с запястья часы, забрали мобильный телефон из кармана джинсов, зато оставили пачку влажных салфеток на кровати — между прочим, том единственном предмете, что вообще был в этой непонятной комнате.
Еын первым делом, едва только пришла в себя, вспомнила и осознала всё происходящее, потянулась именно к ним, на виске почувствовав засохшую уже кровь и слипшиеся волосы. У неё ещё на лице оказалось несколько ранок — наверняка от осколков разбитого стекла — и найти их без зеркала оказалось действительно непросто. Голова раскалывалась от боли, а во рту стояла одна только горечь, и сухие губы, потрескавшиеся от запёкшейся на них крови, совсем не помогали.
Через несколько часов — Еын даже примерно затруднялась сказать, через сколько именно — она уже готова была влагу выжимать из салфеток, да только сделать это одной рукой было действительно проблематично. Они одно её запястье приковали наручниками к железной ножке кровати, и Еын едва не рассмеялась, увидев это. Правда, смех быстро сошёл на «нет», как только она поняла, что кровать эта к полу привинчена, и сдвинуть её не выйдет даже на крохотный миллиметр.
Еын вздохнула в очередной раз и откинула голову на матрац за своей спиной. Копчик уже онемел от сидения в одном положении, но забираться на кровать она не планировала, бунтуя разве что против самой себя. Она только натянула привычно на голову капюшон и прикрыла глаза, гадая о собственном будущем. Еын не понимала, зачем они маринуют её столько времени, понятия не имела, что те задумали, и действительно до сих пор даже не догадывалась, что могло понадобиться от неё Чон Хосоку и этому его таинственному «другу».
Она не догадывалась, но искренне надеялась, что это не её жизнь.
Ли Еын ещё злилась, хмурилась, жмурила глаза до появления перед веками красных пятен и лбом утыкалась в колени. Её настоящее имя знали совсем немногие — по пальцам обеих рук можно пересчитать всех, а как найти её, знали ещё меньше — хватит пальцев одной. И ей совсем не нравилось то, что она начинала подозревать всех и каждого из них, особенно часто вспоминая неожиданный звонок от Ан Минхо, что на связь не выходил вот уже почти два месяца. Если этот гадёныш сдал вдруг её, едва ли не клянясь перед этим в вечной любви и дружбе, Еын обязательно выберется и заставит его жалеть — больно, сильно и долго.
Дверь в комнату открылась, когда она сморкалась в очередной раз во влажную салфетку — больше просто было не во что. Еын подняла голову, отбрасывая её в сторону, к остальной паре десятков уже использованных и добавляющих комнате хоть какой-то декор, и из-под капюшона внимательно проследила за абсолютно незнакомыми двумя мужчинами, входящими в комнату. Они остановились в дверях, встав по обе стороны от них — прямо по протоколу, и Еын заметила ещё одного.
Сердце пустилось в пляс, дыхание сбилось, шум в ушах стал почти невыносим и желание залезть под кровать выросло в геометрической прогрессии. Она, наконец, поняла всё произошедшее, поняла появление Чон Хосока и узнала этого его «друга», удивляясь собственной глупости и недогадливости. Ли Еын похоронила себя снова — раз пятый за сутки — на этот раз торжественно, с фанфарами и навсегда.
— Мне просто интересно… Вы, ребята, правда на что-то надеялись?
У Мин Юнги — того самого Мин Юнги, у которого она лично едва ли не из-под носа увела маленькую совсем партию оружия — голос хриплый и низкий, пробирающий до самых костей и тихо обещающий расправу максимально долгую и болезненную. Она закусила нижнюю губу, плотнее придвинулась к кровати, спиной врезаясь в матрац, и опустила голову, неловко пряча глаза. Еын понимала теперь, что зря грешила на бедного Минхо — тот явно ни при чём, а вот те самые «ребята», мужчиной упомянутые, вполне могли оказаться ключом ко всему, включая её саму. Она привыкла работать тихо и неприметно, собственное инкогнито сохраняя с большим трепетом и лично в делах не участвуя, ограничиваясь лишь ноутбуком на коленях. Еын с самого начала знала, что идея эта — хуже не бывает, с самого начала предполагала, что именно она их всех и похоронит, но всё же уступила Онмину, наверняка их всех и сдавшего, а теперь сидела здесь и даже помолиться не могла, потому что молитвы ни одной не знала.