Выбрать главу

Девушка сглотнула и покосилась на левую руку. Она чувствовала теперь свои пальцы, без особых проблем могла двигать ими, но подвижности в плече не ощущала совсем. И это напугало невозможно сильно.

— И надолго это? — тихо спросила Еын, несмело подняв голову. — Когда я снова смогу пользоваться рукой? Я ведь смогу, да?

— Сможете, — чуть улыбнулся он. — Операция прошла успешно, а вы восстанавливаетесь, как показывает практика, удивительно быстро. Так что со временем вы сможете в полной мере пользоваться рукой так же, как до этого.

Девушка судорожно выдохнула, ощущая небывалое облегчение, и прикрыла глаза, чувствуя, как в них уже успела скопиться влага. Врач вместе с медсестрой смазано с ней попрощались и, судя по звуку задвигаемой двери, вышли в коридор. Еын почти тут же почувствовала, как рядом с ней прогнулся матрац, и снова подняла веки, уставившись на Черин, которая ладонью мягко провела по её щеке.

— Ты очень красивая сейчас, — улыбнулась Еын. — Впервые вижу тебя брюнеткой.

У неё волосы теперь едва достигали плеч, а чёлка лежала на лбу мягко и аккуратно. Черин правда выглядела просто потрясающе даже несмотря на то, что явно плакала несколько минут назад, не справившись с эмоциями. Еын очень сильно захотелось пошутить, что она так просто от неё ни за что не отвяжется и не умрёт так легко, но потом вспомнила бурную эмоциональность подруги и решила весь сарказм оставить при себе.

— Вот чего я не понимаю, так это почему ты такая хорошенькая, сладость, — коротко и мягко рассмеялась она. — Больные люди так не выглядят.

— Вот ты и ответила на свой вопрос, — наклонила голову Еын. — Я просто уже здорова. Я ведь сильная девочка, так что…

Она запнулась невольно и замолчала, понимая, что уже слышала это где-то. Еын вспомнила, что это уже точно было — кто-то говорил подобное, повторял из раза в раз, удерживая, кажется, её тело в своих руках. И, напрягшись ещё раз, она почти наяву услышала это — низко, хрипло, почти надсадно. «Сильная девочка» будто бы в один миг стало одним целым с «моя девочка», и Еын, судорожно вздохнув, снова посмотрела на пустую кушетку.

— Тебе сильно больно? — спросила Черин, привлекая её внимание, и скривилась. — Как чувствуешь себя?

— Очень живой, — прыснула девушка в ответ, за что тут же получила шлепок ладони по колену. — Я в порядке, правда, — улыбнулась она. — И мне почти не больно. Просто неприятно. Но… — Еын задумалась на мгновение, вспоминая, что в больнице она оказалась, кажется, с Мин Юнги. — Как ты узнала о том, что я здесь?

— Минхо сказал, — усмехнулась Черин и кивнула на герберы, о которых сама Еын успела позабыть. — Признаться честно, я не помню, когда волновалась сильнее.

— Стоило догадаться, — кивнула девушка, а потом вспомнила о том, что друг был на складе, и почти в панике посмотрела на подругу. — Он же в порядке? С ним всё нормально?

— Дуракам везёт, — отмахнулась Черин. — Пара ссадин да синяков, одно ножевое. Но его уже зашили, так что Минхо снова бегает и прыгает. Он ушёл буквально за пятнадцать минут до того, как ты проснулась. Что-то по работе.

Еын кивнула и снова задумалась о том, как же всё разрешилось. Она старалась всячески отгонять от себя мысли о том, сколько людей пострадало, скольких убили. Ей плевать было на тех — чужих, и она бы только порадовалась, узнай о смерти Хубина, но понимала вместе с тем, что проблем в том случае не избежать, и путалась, не зная, какой исход был бы лучше.

— Еын, — позвала её Черин, отвлекая от размышлений, а потом мягко улыбнулась, — с совершеннолетием тебя.

Девушка моргнула, смотря на подругу, что протягивала ей прямоугольную небольшую коробочку, а потом вспомнила, что вчера, кажется, было семнадцатое декабря, и ей действительно было уже двадцать. В мыслях в тот же миг появился образ Мин Юнги, усмехающегося довольно и припоминающего ей её возраст, и Еын улыбнулась, думая, что теперь такое будет совершенно бессмысленно.

— Знаешь, — хмыкнула Черин, когда девушка протянула руку и приняла подарок, — я помню, как ты мечтала о том, как оторвёшься в своё совершеннолетие. Ты собиралась напиться, проколоть язык и пупок, сделать татуировку и выкурить целую пачку самых дорогих сигарет.

— А ещё лишиться девственности с самым красивым стриптизёром, — засмеялась Еын, понимая, что больше этого не хочет совсем. Кажется, ничего из перечисленного не хочет.

— В любом случае, под пулю ты вроде бы соваться не собиралась, — хмыкнула Черин и, замечая, что она не может справиться с коробкой одной рукой, помогла ей.

Еын поблагодарила её короткой улыбкой, почувствовав себя, однако, немощной и ущемлённой, а потом замерла, едва увидела перед собой серебряный кулон: на тонкой и довольно длинной цепочке, будто капля с тонким ажуром и крошечными фианитами — страшно красивый и невыносимо желанный.

— Это же… — протянула неверяще девушка и посмотрела на Черин, широко раскрыв глаза.

— Ага, — коротко хихикнула она. — Знаю, что это немного…

— Смеёшься? — перебила её Еын, вспоминая, как впервые увидела этот кулон в витрине ювелирного магазина и едва ли не прилипла к стеклу, страстно его самым натуральным образом возжелав. — Да я мечтала о нём больше полугода! Так что сейчас же обними меня, потому что я не могу, и помоги его надеть!

Черин подалась в её сторону со смехом, обвивая руки вокруг шеи, и девушка невольно ойкнула, когда подруга неосторожно задела пострадавшее плечо. Она тут же со страхом отстранилась, но Еын поймала её правой рукой и прижала снова к себе, думая, что это совершенно точно не то совершеннолетие, которого она ожидала, однако всё равно невероятно счастливое.

***

Дни затем потянулись за днями: невероятно бесконечно, выматывающе и нестерпимо долго. Еын стабильно терпела все визиты докторов, отвечала на абсолютно одинаковые вопросы и на третий день уже безо всякого страха смотрела в зеркало на свою перебинтованную руку, которая теперь бесполезным куском мяса болталась — ни живая, ни мёртвая — в повязке. «Плечу нужен покой», — с упорством баранов повторяли доктора и медсёстры, а Еын страшно хотелось выбраться из этой больничной одежды, из слинг-повязки, из бинтов и просто зажить уже своей привычной жизнью.

К ней изо дня в день приходила Черин, не уставая, кажется, совсем, и улыбалась много и искренне, поддерживая её невозможно сильно. Минхо забегал от случая к случаю, а ещё притащил огромного белого игрушечного медведя в честь её совершеннолетия.

— Мне двадцать, а не двенадцать, — напомнила она тогда, скептично приподняв брови, но парень только отмахнулся.

— Девочки в любом возрасте любят игрушки.

— Ты всех-то под одну гребёнку не греби, — усмехнулась Еын, а тот щёлкнул её по носу.

— Но тебе же нравится.

Она расплылась тогда в улыбке, потому что — да — очень нравится. Мягкий белоснежный медведь, несмотря на изначальные возмущения медсестёр, стоял теперь рядом с её кроватью и невероятно сильно радовал глаз. Еын иногда, приходя с нескончаемых обследований, падала прямо на него, вместо кровати, и, обнимая рабочей рукой, носом зарывалась в то, что называлось мехом. Она тогда сжимала плотно веки и громко дышала через нос, представляя, правда, что вовсе это не медведь, а тот самый человек, которого она ждала намного больше всех остальных.

Но её навещали все, кто только мог, помимо него, а ещё неустанно поздравляли с днём рождения, пока Еын хлопала ресницами, думая о том, что даже не общалась как следует со всеми этими людьми — лишь улыбалась приветливо им всем, встречая в доме Мин Юнги, и считала нужным поддержать разговор с теми, кого мысленно с гордостью называла «коллегами».

— Так Минхо всех на уши поставил, — прояснил всю ситуацию Ха Рёук, — бегал и спрашивал, что принято дарить на совершеннолетие.

— Ага, — протянула Еын и скептично осмотрела палату, превращающуюся постепенно в обитель белых игрушечных медведей всех форм и размеров, — и с фантазией, видимо, у вас большие проблемы.

Ей на самом деле было ужасно приятно. Она не могла вспомнить, получала ли когда-то ещё столько внимания, как сейчас. Подарков всегда было много, а вот внимания не было совсем. Тринадцатилетняя Ли Еын думала, кажется, будто это и неважно совсем. Что, пока у неё есть дорогие игрушки и вещи, всё остальное не имеет никакого значения. Ли Еын, которой стукнуло двадцать, понимала, что любовь и внимание были куда более ценными.