— Ты время видела? — раздался в трубке хриплый ото сна голос, страшно недовольный и раздражённый. — Времени — одиннадцатый час утра, чего трезвонишь в такую рань?
— Привет, мам, — выдохнула Черин, чуть дрогнув уголками губ. — Как ты?
— Чего звонишь? — проговорила женщина в ответ и, судя по звукам, поднялась с кровати. — Говори уже, чего нужно.
«Ох, я тоже в порядке, мама, — ответила она мысленно. — Спасибо, что спросила впервые за двадцать лет».
— Я перевела тебе деньги, — сказала в итоге Черин и посмотрела на сберегательную книжку в своих руках. — Думаю, этого должно хватить на месяц. Постарайся не сильно тратиться, хорошо? Я не смогу сейчас по первой же твоей просьбе отправить ещё, если вдруг понадобится.
В столбике остатка значились очень грустные двадцать с небольшим тысяч вон, и Черин очень сильно сомневалась, что ей самой хватит этого до конца месяца. Занимать у Минхо, который сам едва только вылез из всевозможных долговых ям, совсем не хотелось, а обращаться к Еын, у которой с деньгами в последнее время было совсем туго, не было и вовсе никакого смысла.
— Ты ещё учить меня собираешься? — фыркнула пренебрежительно женщина. — Опять с работы попёрли? Я сразу тебе сказала: не умеешь работать головой, работай руками, не умеешь руками — есть много других способов.
Черин стало так обидно, что больно укололо где-то внутри, под самыми рёбрами, и она сглотнула.
— Почему сама тогда не работаешь? — тихо спросила девушка, глядя на своё отражение, что перестало скалиться в отвратительной гримасе.
— Что ты сказала?
— Сказала, что люблю тебя, мам, — выдохнула Черин искренне и закусила задрожавшую нижнюю губу. — Очень сильно люблю тебя.
Женщина помолчала какое-то время, позволяя ей слышать лишь шум на заднем плане и медленно умирать внутри, понимая, что ничего с этим сделать нельзя. Этот цветок нелюбви был посажен маленькой совсем семечкой в самом детстве, но теперь разросся, достигнув почти исполинских размеров, и раздирал в клочья все внутренности своими острыми шипами, впрыскивая ещё и яд, что убивал крайне мучительно, не позволяя страдать физически.
— Это всё, зачем ты звонила? — спросили на том конце, и Черин прикрыла веки, промычав согласно в ответ. — Не могла сообщение написать? Ты разбудила меня.
— Хотела услышать твой голос, мам.
— Услышала? — хмыкнула женщина. — Давай, Черин, мне некогда болтать с тобой. Дел выше крыши.
Девушка даже попрощаться как следует не успела — услышала в телефоне короткие гудки и так и замерла с приоткрытым ртом. Она затем усмехнулась скептично, положила смартфон на тумбу перед зеркалом и снова посмотрела на себя.
Крупные глаза, аккуратный нос, почти идеальная форма лица и чуть пухловатые губы. «Благодарна, должно быть, мамочке за то, что родила тебя такой красавицей?» — любила в детстве спрашивать её толстая непривлекательная женщина, запустившая себя настолько, что становилось страшно. Черин тогда кивала часто-часто головой, потому что всё равно любила её невозможно сильно, а потом искоса смотрела на старое фото исчезнувшего без следа отца и очень хотела спросить у него: «Почему ты не забрал меня с собой? Я ведь так похожа на тебя». Мужчина со снимка никогда, правда, не отвечал, а маленькая Черин закусывала нижнюю губу, сжимала веки и закрывала уши — лишь бы не слышать, как кричит за стеной мама, закрывшись в комнате с каким-то незнакомым мужчиной.
— Недалеко ушла, Пак Черин, — усмехнулась девушка, смотря на своё отражение. — Такая же отвратительная.
У неё по щеке всё же скатилась злая слеза, и она тут же её стёрла, вдыхая и пытаясь улыбнуться, чтобы обмануть собственный организм. Но это никак не срабатывало, и солёные капли снова и снова оказывались на скулах, сводя с ума.
***
— Ты же красивая, — пожал плечами Бэ Хэвон, когда, будучи старшеклассницей, Черин спросила у него, почему тот захотел вдруг встречаться с ней.
— Ты же популярная, — фыркнул во втором классе Пак Рюджин. — И нравишься мне. Что ещё надо?
— Честно? — наклонил голову Ха Джисон сразу после выпуска. — Ты типа клёвая. Если замутим, обещаю быть паинькой и не трепаться о том, что мы спим.
— Ну ты же не думала, что у нас любовь до гроба? — хохотнул Ким Минтэ, взглянув свысока на первокурсницу. — Не знала? Парни жопы готовы рвать, чтобы заиметь тебя в подружках, а я делиться умею. Ну, знаешь, как говорят? Сам поносил — дай другому.
Пак Черин тогда впервые подняла руку на другого человека, нарушив собственное обещание о том, что не сделает это ни за что и никогда. Её выперли затем из колледжа, на прощание ещё и дав пинка в отместку за то, что ударила сына конгрессмена Кима на глазах у кучи студентов. Но девушка почему-то не жалела, она почему-то улыбалась и смело смотрела вперёд, точно убеждённая в том, что все они — мужчины — действительно одинаковые. И это не ей попадаются одни козлы, как говорит подруга Раюн, они козлы по одной только своей природе. Однако средства, столь необходимые для жизни и важные для матери, что позволила дочери уехать в Сеул ради того, чтобы она смогла обеспечить ей достойную старость в ответ на то, что та обеспечила ей достойное детство, можно было, как оказалось, заиметь и с козлов, расплатившись с ними той же монетой.
— А ты забавная, — рассмеялся Ан Минхо, прижимая к себе страшно недовольную низенькую девчушку. — Это Еын, мой подмастерье.
— Я тебе это подмастерье знаешь куда засуну, умник? — тут же взбрыкнулась та и глянула на неё. — Осторожнее с этим придурком, он жутко непостоянный, так что не верь ему, а то продешевишь.
— Я просто влюбляюсь часто! — фыркнул тот недовольно.
Проблема Ан Минхо была в том, что он придурком не был. Как не был и козлом. А ещё он правда любил — по-своему, конечно, но любил. И любил — вместе с тем — многих.
Черин вспомнила обо всём этом как-то случайно и неосознанно, поправив аккуратно подстриженные по плечи волосы, и вздохнула в очередной раз. У неё ладошки были мокрые от переживания, а правая нога непроизвольно дёргалась под столом, выдавая всё её волнение. Девушка потянулась и снова отпила немного воды из стакана, любезно поданного официантом в ответ на: «Нет, благодарю, я сначала дождусь своего спутника». Но спутник опаздывал уже на десять минут, и Черин правильным это не считала.
О Мёнки появился несколькими мгновениями позже, выскальзывая из-за её спины и кланяясь тут же, даже не приблизившись к своему месту.
— Прошу меня простить, — извинился он, — я не учёл пробки, когда назначал время нашей встречи. Это только моя вина.
— Всё в порядке, — улыбнулась Черин привычно, поднимаясь на ноги тоже и отмечая, что они почти одного роста, пока она на каблуках. — Это всего лишь человеческий фактор.
Мужчина поднял на неё взгляд, а потом замер, раскрыв совершенно неприлично рот. Он двинул чуть полноватыми губами и моргнул, сжав плотно плотно веки за стёклами очков. Девушка улыбнулась снова, подбадривая его, и взглядом указала на стул напротив неё, намекая на то, чтобы он присаживался.
— Ох, прошу прощения, — снова заизвинялся мужчина, сжал в руках портфель с бумагами и опустился на положенное место, — вы просто очень красивы, я растерялся.
Черин вздохнула, понимая, что никогда, кажется, не уйдёт куда-то дальше, чем просто «красива», а максимумом её навсегда останется «забавная», сказанное Минхо так искренне и честно и покорившее её сердце в ту же секунду. Но девушка только вновь улыбнулась, натягивая на лицо привычную и ненавистную маску.
— Большое спасибо, — чуть поклонилась она и посмотрела на мужчину перед ней.
Невысокий, далеко не стройный, совершенно обычный и типичный — каких миллионы, не особенно молодой и идеально подходящий под те критерии, что она сама посчитала важными. В голове тут же раздался голос Еын: «Но любить ведь надо тоже», но Черин только отмахнулась от этого мысленно, решив для себя, что любила достаточно. Теперь — как бы эгоистично то ни было — пусть любят её.