— Вас, должно быть, родители заставляют ходить на свидания? — предположил Мёнки спустя почти полчаса ни к чему не обязывающих разговоров и ожидания блюд.
Беседа давалась ему крайне непросто: он смущался, запинался, путался в словах и замолкал. Черин в ответ только улыбалась, вновь почувствовав себя на месте девушки-сопровождения, и изо всех сил старалась, чтобы тот неудобств не ощущал. Однако вести разговор будто бы с самой собой оказалось очень сложно.
— Вовсе нет, — чуть качнула она головой. — Это лишь моё решение. Однако мама меня в этом полностью поддерживает.
«Потому что не имеет об этом никакого понятия», — тут же добавила Черин мысленно и едва не скривилась. Было обидно.
— А отец? — легко заглотил крючок мужчина для продолжения разговора, и девушка улыбнулась вновь.
— Боюсь, я совсем не помню его. Я даже и не знала отца. Мама воспитывала меня одна.
— Ваша мама большая молодец, — кивнул Мёнки. — Она вырастила потрясающую дочь.
Черин чуть прищурилась, чувствуя, как тошнота подступает к горлу и как дрогнули приподнятые уголки её губ. А сама подумала, правда ли Ха Нара вырастила её, не стесняясь давать пощёчины, припоминая каждую потраченную на неё вону и повторяя снова и снова, что отец никогда бы не бросил её, не мешай новорожденная Черин ему своими постоянными криками и воплями.
Когда она прощалась с О Мёнки, стоя на крыльце небольшого ресторана, девушка думала только о том, что вряд ли сможет встретиться с ним ещё раз. Потому что вновь испытывать такие невероятные трудности, пытаясь выдавить из себя то немногое хорошее, что было в душе, казалось почти невозможным, почти невероятным. Однако проблема была в том, что Пак Черин по-другому не умела. Не могла.
***
Еын, свернувшись клубочком, лежала головой на её коленях, взгляд вперив в пустую стену её невозможно маленькой комнаты-клетки, а Черин перебирала задумчиво пряди её волос, размышляя о том, почему жить с каждым прожитым днём становится только сложнее и невыносимее. Она думала иногда о том, что избавиться от всего на самом деле просто — многие люди, во всяком случае, действительно находят покой в смерти. Черин, правда, не знала, находят ли они покой моральный, а проверять не спешила, страшась сама не зная чего. Боль физическая пугала меньше всего, а вот то, что было внутри, нуждалось в исцелении просто невероятно.
— Онни, — протянула Еын, и девушка вопросительно мыкнула, — ты снова? — Черин поджала губы и прикрыла в усталости веки. — Ты думаешь слишком громко. Не думай об этом, пожалуйста, не делай себе больно этими мыслями… И мне тоже.
— Прости, — прошептала девушка в ответ.
Она не помнила, когда и почему они с Ли Еын — девочкой, что младше неё была на три года, но казалась иногда много старше — стали вдруг так близки. Черин помнила только, как в один миг перестала улыбаться при ней и строить из себя насмешливую и уверенную. Как уткнулась ей в плечо, в очередной раз разуверившись просто во всём, и расплакалась навзрыд, позволяя самой настоящей истерике накрыть её с головой. Семнадцатилетняя Еын тогда не сказала ни слова, не спросила ровным счётом ничего, не попыталась успокоить и поддержать — лишь обняла её крепко и стоически вытерпела все те долгие минуты, которые она сотрясалась в жалости к самой себе. Черин за это ненавидела себя тоже, но Еын только наклонила набок голову и мягко улыбнулась.
— Если мы не будем жалеть сами себя, никто не будет, — сказала она тогда. — Если этого не делает жизнь, если этого не делает общество, то остаёмся только мы сами. Я есть у себя, а ты есть у тебя. Уже не так плохо, да? — хмыкнула девочка. — Тем более, теперь у тебя есть ещё и я. Двое — уже не один.
Черин чуть улыбнулась, вспомнив это, и, наклонившись ближе к подруге, проговорила:
— У меня свидание через полчаса, сладость, а я до сих пор не готова.
— И пусть весь мир подождёт, — расплылась в широкой улыбке девушка, — пока я лежу на твоих коленях. Правда, твоему будущему мужу жутко повезло, потому что это не какой-то вшивый эконом-класс.
Черин рассмеялась — искренне и громко — и всё же последовала к шкафу. Ей вдруг как-то резко разонравились все те вещи, что она носила и покупала прежде. Это всё принадлежало той Пак Черин, которую она ненавидела всеми фибрами своей души, осознавая вместе с тем, что они на самом деле — одно целое. Но девушка решила отказаться от всего, забыть, будто бы страшный сон, и попытаться быть той, кем хотела быть всегда.
— Ты должна надеть что-нибудь особенное, — протянула Еын с её кровати. — Что-нибудь, что надела бы Пак Черин, которая никогда не стала бы улыбаться и притворяться в угоду другим.
— Думаешь, это так просто?
Это на самом деле было почти невозможно — привычка брала своё, и Черин снова и снова чувствовала, как разъедает её всё изнутри на каждом новом свидании, когда приходилось быть другой, когда приходилось притворяться.
— Иногда ведь получается, — пожала плечами Еын, а потом ещё несколько раз двинула левым, словно бы проверяя, насколько хорошо то работало. — Хосок сказал, что ты рассказала ему обо всём. Едва ли ты сделала бы это, если бы снова начала притворяться.
Черин почувствовала, как мурашки скользнули по её спине от упоминания одного только имени, и она пальцами вцепилась в джинсы, показавшиеся вдруг неплохой идеей.
— Чон Хосок… — протянула она, доставая из шкафа шифоновую блузку вместе с укороченной вельветовой курткой на меху. — Он очень странный.
***
И тем страннее и непонятнее увидеть было его за столиком перед собой. Черин тут же оглянулась по сторонам, проверяя, нет ли на подходе Чхве Дэбома, с которым она решилась встретиться во второй раз, и остро посмотрела на мужчину перед собой.
— Вы немного не к месту, — чуть нахмурилась она.
— Ты так думаешь? — усмехнулся Хосок в ответ и поднял расслабленно руку, подзывая официанта. — Отлично выглядишь.
Черин невольно сглотнула, разволновавшись почти привычно в присутствии человека, от которого ожидать можно было чего угодно, и снова осмотрелась.
— Послушайте, господин Чон…
— Для тебя — просто Хосок.
— Господин Чон, — упрямо мотнула головой девушка, — я жду мужчину, и он может неправильно понять, когда увидит вас здесь, так что не могли бы вы…
— Не мог бы, — улыбнулся он широко, перебивая её, и, поставив локти на край стола, положил подбородок на переплетённые пальцы рук. — Сегодня твой мужчина я, Пак Черин, так что давай проведём это время с пользой.
К ним в то же мгновение подоспел официант, однако девушка почти подскочила со своего стула, заставив тот скрипнуть ножками по полу, привлекая внимание всей кофейни, и поджала недовольно губы. Молодой паренёк в белой рубашке посмотрел на неё с растерянностью, а потом перевёл взгляд на Хосока, что глаз не спускал с неё.
— Сядь, — произнёс он так пугающе, взглянув исподлобья, что первым порывом было сделать именно так, как мужчина сказал, однако Черин в итоге замотала отрицательно головой и, повесив на плечо сумку, почти вылетела из заведения.
Морозный декабрьский воздух тут же опалил её разгорячённое лицо, и девушка судорожно выдохнула. Она запахнула на груди куртку, не желая её застёгивать, и направилась в сторону дороги, собираясь поймать такси, потому что для поездок на метро не было никакого настроения. Черин слышала, как стучали каблуки её коротких сапог по асфальту, и уверена была, что точно в таком ритме бьётся и её сердце. Она сказала «нет» Чон Хосоку и всё ещё была жива. Осознание этого очень странно всколыхнуло что-то почти под самыми рёбрами.
— Подожди, Пак Черин, — услышала она одновременно с тем, как её ухватили за локоть и развернули, заставив носом уткнуться в чужой подбородок.