Девушка тут же отскочила — насколько то позволила держащая её рука — и посмотрела на Хосока, что возвышался над ней на добрые десятки сантиметров. Она закусила нижнюю губу, думая, что слишком рано отпраздновала свою продолжающуюся жизнь, но мужчина вдруг вздохнул, прикрыв глаза, и чуть ослабил хватку на её локте.
— Извини, — произнёс он, заставив Черин захлопать ресницами, — я помню, что ты сказала. Я не должен был пугать тебя.
«Я боюсь вас, — кажется, она действительно сказала это несколько недель назад, переборов саму себя. — До ужаса боюсь, господин Чон, поэтому давайте больше никогда не встречаться».
— Почему вы здесь? — подняла Черин несмело взгляд. — Это ведь не совпадение, так? Как вы узнали о том, где я?
— Это моя работа, — усмехнулся Хосок, — знать всё и обо всех. С тобой пришлось сложнее, потому что тебя охранял один маленький, но очень злобный дракончик.
— Что? — не поняла девушка, но Хосок только мотнул головой.
— Мысли вслух — ничего более… Почему сбежала?
— Почему продолжаете встречаться на моём пути? — вернула Черин вопрос. — Я ведь изо всех сил всегда старалась избегать вас. Я думала, что мы всё пояснили и выяснили. Я правда думала, что вы поняли меня.
— Я понял, — кивнул Хосок, — и именно поэтому я здесь. Дай мне пять минут, и я докажу, что не такой плохой вариант, как ты думаешь.
Черин только покачала отрицательно головой снова и опустила взгляд, чувствуя, что абсолютно и совершенно не хочет во всё это ввязываться. Чон Хосок был страшно привлекательным, умел говорить и умел путать — отлично знал это сам и так же отлично эти знания применял на практике. Черин ему и в подмётки не годилась, оказавшись неспособной вдруг противостоять ему совсем.
— Я действительно заинтересован в тебе, — проговорил чётко мужчина. — Мне нравится, как ты думаешь, как мыслишь и как смотришь на меня, когда перестаёшь бояться. Я не собираюсь вредить тебе. Давай просто попробуем.
— Но я не могу, — протянула Черин, приподняв брови. — Это всё бессмысленно. Мы ведь просто переспали, господин Чон, никакие нормальные отношения не начинаются с этого.
— Тогда начнём ненормальные, — усмехнулся Хосок и, отпустив её руку, спрятал ладони в карманах пальто. — Или можем начать с самого начала. Как тебе нравится больше?
Черин оглянулась по сторонам и подумала, что сейчас, пожалуй, может снова развернуться и уйти, а потом, в случае чего, просто закричать, привлекая внимание прохожих. Чон Хосок в любом случае не сделает ничего страшного на улице. Однако, даже продумав всё это, Черин всё равно зачем-то осталась на месте.
— Честно говоря, — вздохнула она, — мне больше нравится тот вариант, где мы никогда больше не встречаемся, но что-то не похоже, что это работает.
— Шутишь? — улыбнулся мужчина, слегка наклонившись в её сторону. — Хороший знак. Но разве я тебе совсем не нравлюсь? Я красив, — начал перечислять он, — богат, успешен, у меня хорошее тело и я так же хорош в постели.
— А ещё точно не умрёте от скромности, — скептично дёрнула бровью Черин, а мужчина вдруг протянул ей ладонь.
— Чон Хосок, — представился он, а девушка моргнула пару раз. — Говнюк, засранец, мудак, подонок, отвратительный тип и много чего ещё нецензурного… Или просто отличный парень.
Девушка неожиданно даже для самой себя прыснула, а потом прикрыла кулаком рот, засмущавшись этого. Она, однако, подумав с пару мгновений, протянула руку тоже и несмело вложила ладонь в чужую.
— Пак Черин, — представилась девушка и почувствовала, как чуть сильнее сжал пальцы Хосок. — Бывшая эскортница.
***
Он губами скользил по её телу очень медленно, не упуская, кажется, ни одного миллиметра, сжимал сильно в руках её тело, а ещё толкался так глубоко и размеренно, что заставлял сходить под собой с ума и плавиться в объятиях чего-то абсолютно неизвестного. Черин выгибалась дугой, не стесняясь руками скользить по подтянутому и очень подвижному телу, казавшемуся каким-то ненастоящим — таким идеальным лично для неё оно было. Чон Хосок весь — от макушки и до пяток — был невероятным и невозможным. Девушка не могла это почему-то контролировать: так сильно хотелось отдаться ему до самого конца, до последнего хрипа и стона, до последнего содрогания в сильных руках и боли в мышцах.
Они снова и снова меняли положение своих тел в пространстве, снова и снова находили друг у друга точки, позволяющие почувствовать всё мощнее и ярче, снова и снова меняли темп и частоту необходимых, кажется, толчков. Не менялось скольжение губ по чужим губам, не менялись жадные касания к чужому телу, не менялось тяжёлое дыхание. Значения не имели ни мокрые тела, давно уже уставшие, но желавшие лишь большего, ни такие же мокрые простыни и сброшенные на пол подушки, одеяло и покрывало. Им обоим дела не было никакого даже до того, что творилось за пределами спальни, где сам воздух вибрировал от напряжения и был каким-то вязким и густым. Важны были только их тела и губы, что, казалось, просто нуждались в том, чтобы быть рядом.
Черин распахнула глаза и уставилась в белый, расчерченный трещинами потолок. Она судорожно облизала пересохшие губы и, поняв, что то был всего лишь сон, выдохнула, накрывая ладонями лицо.
Терпеть это было почти невозможно — Чон Хосок словно бы заполнил всю её жизнь до самого дна. И — будто одного только этого было мало — упорно проникал ещё и во сны, словно бы насмехаясь и неустанно напоминая о том, что произошло между ними той единственной ночью. Проблема была, однако, в том, что Черин и без этого помнила всё в мельчайших подробностях и никак не могла позабыть, выкинуть за ненадобностью из головы. Чон Хосок просто был первым мужчиной, кто вот так легко, буквально парой слов и прикосновением к её талии, заставил вдруг желать себя так, как никого и никогда прежде, — во всяком случае, именно так Черин себя оправдывала.
Она поднялась нехотя с кровати и потянулась, понимая, что ей страшно необходим холодный душ, чтобы привести в порядок мысли и смириться в очередной раз с тем, что работа не будет ждать её, а опоздание может сослужить преотвратительнейшую службу. Одна единственная ванная на пять комнат удивительно не раздражала так сильно, как кухня. Может быть, потому что по счастливому стечению обстоятельств пользовались ею лишь девушки и убирались много чаще, чем парни, живущие на их же третьем этаже.
Черин прекрасно понимала, что её, с полным отсутствием любого другого образования, кроме школьного, не возьмут ни в одно приличное место. И поэтому страшно лелеяла свою должность официантки в прекрасном ресторане в Мёндоне: туристов было очень много, людей, не позволяющих себе вольностей, ещё больше, а чаевые и вовсе радовали глаз. Черин всё чаще со временем начала ловить себя на мысли, что улыбается искренне, а ещё шутит по-прежнему неумело, но срывает каким-то волшебным образом с губ окружающих смешки. Ей вдруг нравиться начала её жизнь, и даже отсутствие на счету денег, которые почти подчистую переводились любимой матери, не заставляло более впадать в пучины отчаяния. Черин вообще с неудовольствием понимала и принимала, что дело на самом деле было вовсе не в средствах, а в одних только «Спасибо» и «Я люблю тебя тоже», которых она никогда, кажется, не слышала от человека, от которого хотела услышать это больше всего.
А ещё Пак Черин начало нравиться, что девушки-коллеги смотрели на неё с завистью, а потом перешёптывались за спиной, когда Хосок забирал иногда её с работы, сияя огромным довольством на лице, удивительно галантно открывал для неё дверь машины, а потом держал в руке её руку, управляя автомобилем. Девушке это всё казалось странным: слишком милым, излишне слащавым и каким-то ненастоящим. Но всё это казалось лишь раньше, сейчас же Черин видела всё единственно верным.
Они почему-то, не сговариваясь, не торопились. Хосок лишь однажды позволил себе коснуться губами уголка её губ — совсем невесомо, словно бы и не было ничего — а потом всё словно бы застопорилось само собой. Мужчина лишь держал её за руку, переплетя пальцы, и смотрел как-то по-особенному — так, будто она правда что-то для него значила; так, будто была на самом деле большим, чем просто игрушкой на время, чтобы развеять сгустившуюся скуку.