Но совершенно неправильно, неразумно и нелогично показалось ей стоять спустя два дня на кухне, смотреть в глаза, которые, как ей казалось, никогда и ни за что уже не взглянут на неё с угрозой, и сжимать в бессильной злобе кулаки, чувствуя, как подступают к глазам злые слёзы обиды. Внутри всё клокотало от бессилия и неудовольствия, хотелось рвать и метать, хотелось бить посуду и кричать без остановки, отдавшись истерике целиком и полностью.
— Я всё сказал.
А в глазах — одна только сплошная злоба напополам с недовольством. И предупреждение: «не влезай — убьёт». Вот только Еын храбрая настолько же, насколько и глупая, а потому продолжает препираться с ним, веря и надеясь ещё на его благоразумие.
— Ты псих или да? — скривилась она, цедя сквозь зубы одно только раздражение. — С чего бы мне слушать тебя? Я собачка на привязи или кто? Как смеешь относиться ко мне таким образом?
Юнги хлопнул по столу ладонью с такой силой, что она невольно втянула шею в плечи и зажмурилась, понимая, что он действительно зол сейчас настолько, что вполне возможным сочтёт вытащить пистолет из кобуры и пострелять по стенам. Но Еын, честно говоря, плевать на это было до тех пор, пока этой стеной не окажется она сама.
— Не беси меня, — процедил мужчина, поднявшись на ноги. — И не заставляй делать того, о чём я потом пожалею.
— Ты мне угрожаешь? — прищурилась неприязненно Еын. — Пытаешься напугать?.. Да пошёл ты со своей придурью!
— Ремнём отхожу так, что сидеть не сможешь.
— Да хоть кнутом! — махнула она рукой. — Только я его потом тебе в жопу запихну, понял?! Думаешь, комнатный цветок себе завёл? Я не собираюсь сидеть в четырёх стенах вечно! Я хочу работать и буду это делать!
— Нет, не будешь, — хрипло и низко проговорил Юнги, шагнув в её сторону. — Я всё сказал. На меня ты больше не работаешь. И ни на кого не работаешь.
— Но я хочу! — не согласилась с ним Еын, сжав ладони в кулаки. — Почему не понимаешь, что мне интересно? Почему не понимаешь, что я хочу быть рядом?
— А я хочу, чтобы ты была в безопасности!
— Ну да, конечно, ты защитишь меня тем, что будешь держать взаперти!
— Из-за меня ты была ранена! — нахмурился Юнги и, приблизившись, больно и неприятно впился пальцами в её локоть. — Найди себе другое занятие. Что-нибудь менее опасное. Что-нибудь хорошее, Еын. Почему это так сложно?
— Да если бы не ты, — прищурилась девушка, — я была бы не здесь, а с Югёмом. Ты был единственным, кто всё понял и смог предотвратить. Да плевать мне на эту рану — всего лишь плата за то, что я была недостаточно осмотрительной. Но ты не имеешь права вот так вот брать и лишать меня всего того, что я люблю и что я умею!
— Имею.
Юнги вдруг встряхнул её и притянул ближе к себе. Он заглянул в её глаза, сильнее сжав локоть, и Еын действительно на дне его зрачков увидела, что мужчина правда верит в то, что говорит. Стало обидно до боли, до слёз и до неприятного комка в горле. Хотелось биться в истерике, царапаться и кусаться, привлекая к себе внимание, но что-то словно бы мешало, и девушка только продолжала вглядываться в знакомое лицо, чувствуя, как оно всё больше начинает расплываться перед глазами.
— Я ведь не вещь, — произнесла она тихо, ощущая, как дрожат смущающе губы. — Чёртов подонок, да как ты вообще…
— Лучше замолчи, Еын, — покачал головой Юнги, прерывая её нещадно, — пока я окончательно не вышел из себя.
— И что ты сделаешь? — хмыкнула девушка. — Убьёшь меня? Ударишь?..
— Прекрати! — мужчина встряхнул её снова, а затем оттолкнул к стене и пальцами зарылся в собственные волосы. — Почему так сложно просто не спорить со мной? Я просто хочу обезопасить тебя!
— А о моём «хочу» спросить не хочешь?
— Я знаю лучше, — выдохнул устало Юнги, кинув на неё взгляд, а Еын показалось, что пол под ней разрушился. — Ты живёшь чувствами и импульсами. Я хочу заботиться о тебе. Я хочу оберегать тебя. Это мой выбор как мужчины, который выбрал тебя как женщину. Просто подумай об этом получше.
Он подхватил со стула пальто, накинул его небрежно на плечи и, резко развернувшись, направился на выход из квартиры. Еын, в свою очередь, просто осталась стоять на месте, спиной подпирая стену и думая о том, когда всё успело перевернуться с ног на голову и стать настолько неправильно-невыносимым. Она словно бы откуда-то издалека услышала, как спиликала дверь, оповещая о том, что Юнги ушёл, и закусила от обиды нижнюю губу. Её, кажется, всю трясло, а в глазах, не находя ещё выхода, стояли слёзы, которые мечтали быть выплаканными. Как сама Еын мечтала быть свободной. Больше всего на свете.
Она поэтому в один момент метнулась в сторону своей комнаты, не обращая внимания ни на что, распахнула шкаф, чувствуя, как в очередной раз начинает расплываться всё вокруг, и вытащила розовую спортивную сумку. Еын тут же бросила её на кровать, а следом за ней — все те вещи, которые успела аккуратно развесить по вешалкам, включая те из них, что купила вместе с Черин совсем недавно, воспользовавшись, правда, чужой кредиткой. Но Мин Юнги её бабские шмотки точно нужны не были, так что девушка моментально откинула от себя все мысли о дурной гордости и о том, что должна оставить всё то, к чему он хоть как-то приложил руку, и продолжила зло срывать одежду и бросать её на кровать. Еын показалось отчего-то, что она должна — просто обязана — уйти, не оставив после себя абсолютно ничего. Ей с Мин Юнги было невозможно и нереально: он знал, кажется, только свои «хочу», плевать хотел на её желания — даже не позволил ей напиться до зелёных чертей, хотя спрашивал о подарках и на день рождения, и на Рождество, и не собирался идти ни на какие уступки, считая свои слова, мысли и действия единственно верными.
У них всё началось с одной только искры, с неосторожно брошенной фразы, которая затем превратилась в настоящий пожар, что раскидал их по разным углам кухни и заставил кричать друг на друга, позабыв о том, что утро они встретили вместе, уснув по воле случая в его кровати. «Может быть, тебе стоит научить меня стрелять?» — спросила она тогда, но в ответ получила столько всего и сразу, что даже растерялась на несколько мгновений. Еын узнала о том, что никогда больше — по его мнению — не возьмёт в руки оружие, что никогда не окажется с ним в тот момент, когда ему будет угрожать хоть что-то, что более не узнает ничего из того, что касается его дел, а ещё ни за что не будет работать ни на него, ни на кого-либо другого. И Ли Еын, откровенно говоря, это не устраивало совсем.
Её устраивали, однако, их совместные и очень тёплые вечера. Её устраивали поцелуи Юнги, его объятия, руки и редкие, а оттого страшно ценные улыбки. Она готова была полюбить это всё, готова была полюбить вдруг самого Мин Юнги, и понимание этого так больно ударило куда-то под дых, что Еын остановилась с очередной кофтой в руках, которая упорно не входила в сумку, и почти упала на край кровати. Слёзы из глаз брызнули сами собой, а всхлип сорвался с губ, заставляя ненавидеть саму себя за подобную слабость. Она уткнулась в собственные ладони, пытаясь заглушить истерические рыдания, и упёрлась локтями в колени.
Это страшно раздражало — одна её часть очень сильно хотела уйти, не оглядываясь, и никогда больше не пересекаться с этим человеком, зато вторая — та, которой Мин Юнги нравился бесконечно сильно — очень просила, чтобы она перестала рубить с плеча, подумала ещё хоть мгновение, вспомнила о том, как плохо было без него, и осталась, мирясь с некоторыми проблемами и идя на уступки. Вот только Еын на уступки не хотелось идти совсем — хотелось всего и сразу. И за это она себя ненавидела тоже.
Девушка за всеми этими мыслями и переживаниями, разъедающими всю душу, совсем не заметила и не услышала, как пропищала повторно входная дверь. А потому уже много позже, когда жалеть саму себя не осталось ни сил, ни терпения, убрала от лица руки и одним только краем глаза заметила знакомую фигуру в самых дверях своей комнаты.