Вдохновленная уверенностью Жерара в успешность компании, незамедлительно приказала собирать нужные вещи для сундуков. Несколько дней я с Дороти перебирали и складывали подарки. Спорили что можно подарить для каждого члена моей северной семьи. Очень помогли записки от Инги. Список пожеланий хоть и скромный, но каждую вещь удалось найти.
За два дня до Нового Года сундуки и письма отправились в соседний клан. А дальше их ждало долгое путешествие по Европе.
А я стоя в спальне, покачивала двух сытых малышей и наблюдала за удаляющейся повозкой. Снежное небо обещало метель, но меня не волновала непогода. На душе теплым клубочком свернулось солнышко, прогоняя тревоги, согревая моё сердце.
— Все будет хорошо…
20 мая 1804 года
— Кристиан, спускайся немедленно! — встревожено вскрикнула, стоя рядом с высокой сосной, на ветке которой в данным момент сидел мой трехлетний сын.
— Ну мама, почему Кенне можно, мне нельзя? — недовольно пробурчал наследник дома Волуар, зыркая на притихшую сестру, сидящую на соседней ветке.
— И Кенне нельзя! Вы обещали мне не баловаться, и где я вас нахожу? На дереве? А если вы упадете? Что я папе скажу? — сетовала, не скрывая страха. Мои сорванцы знали, как я переживаю за них. Улавливали каждую нотку моего настроения. И сейчас оба устыдились за мой страх.
— Мамочка, но я хотела поймать белку. Она была на земле, а потом прыг и пропала. Я Кристиана не просила лезть. Он сам, — затараторила моя покорительница вершин.
— Кенна спускайся, а я поймаю белку и отдам тебе, — предложил Кристиан.
— Нет, нет, нет! Вы оба спускаетесь, и забываем про белку. Давайте лучше вернемся в сад, там Дороти и Поль накрыли стол для обеда, — глаза детей заблестели от предвкушения. Я знала их слабые стороны. Оба всегда любили поесть.
Кристиан посмотрел вниз и на лице мальчика отразился испуг. Выпущенные неосознанно когти, шкрябали ствол дерева. Кенна также замерла, еле дыша. Страх читался в глазах дочки.
— Мама, а я не могу, — сипло проговорил сорванец.
Разрываясь между: сбегать за помощью и не желанием оставлять детей, не знала, как поступить.
— Кристиан, посмотри на меня, — попросила сына. Зелень глаз ребенка неотрывно смотрели в мои, такие же зеленые глаза, — постарайся расслабиться, ты же не боялся, когда залезал, и сейчас не страшно. Просто покрепче держись за ветку и свесь ноги, я смогу тебя подхватить.
Высота действительно была небольшой. Но под действием страха все искажается.
Мальчик сглотнув, разжал одеревенелые пальцы от ствола, и постарался перекинуть ноги на одну сторону. Покачнувшись, вскрикнул:
— Мне страшно!
— Сынок, страх — это нормально! Все боятся! Не дай ему сковать тебя. Ты должен научится освобождаться от пут страха, — голос Волуара раздался откуда-то сбоку. Мужская фигура, приблизилась к нам со стороны торгового пути. В парадном мундире, шляпе и высоких сапогах. Майорские эполеты блестели серебром. Такой важный. Поймав себя на мысли что-то слишком пристально разглядываю мужа, покраснела. Вложив пальчики в протянутую мужскую ладонь, ждала, когда Жерар поцелует каждый пальчик.
— Добро пожаловать домой, надеюсь путь не утомил вас, — улыбнулась паре, — вы уверенны, что место и время уместно, для ваших занятий? — глазами указала на мои пальцы у губ ситрояна.
— Всегда уместны, жена, — низким рычащим голосом ответил муж, отпуская мою руку.
— Папа! — в унисон вскрикнули дети, оба обожали Жерара. Хвостиками ходили за ним, и постоянно просили написать ему, если Волуар в отъезде. Именно сейчас он вернулся из Парижа, где провел больше полугода.
— Ну что?! Кто первый хочет обнять отца? — широко расставив руки пробасил граф Монпелье.
— Я! — детский визг, смех и вот уже все трое лежат у моих ног. Присутствие отца всегда придавало Кристиану и Кенне смелости. Покачав головой направилась в сад.
Погода выдалась ветряной, кутаясь в платок шла по узкой тропинке. К подолу темного платья цеплялся разный мусор. "Не самый удачный наряд,"- подумала, подворачивая юбку и оголяя ступни. Я все еще носила траур. Не такой строгий как в первые два года. Сейчас в моих туалетах преобладали темные цвета, Жерару, конечно, они не нравились, а я…уже привыкла. Много кто сообщал что время траура давно окончилось, но за темными тканями прятала свое сердце. В памяти осталась лишь грусть по покойному мужу, а чувства забылись. Одев платье пастельного оттенка, я бы показала Волуару готовность к новым отношениям. А я не была готова. Сейчас меня все устраивало: дети, поместье, клан.
— Ситроя! — голос Миры отвлек.
Горничная вручила записку посетителя, пробежавшись глазами по имени, встрепенулась:
— Аманда?!
21 глава
Подав знак Франциску, чтобы приносил напитки, удобнее расположилась в плетеном кресле на веранде. Напротив, сидела моя ситроя учитель. За прошедшие четыре года женщина не изменилась. Только несколько прядей у лица покрылись пеплом. Все тот же цепкий взгляд, ровная осанка, будто она палку проглотила, недовольно поджатые губы. Есть тип людей, которых не может изменить даже время. Говорить нам было ничем. Прямо сообщить ей о своем нежелание видеть ее в поместье Волуар, я не могла, а значит надо узнать для чего она приехала.
— Чем обязана?
Молчаливая женщина усмехнулась. Обведя взглядом меня, произнесла:
— Наши уроки, ситроя ученица. Мой курс был прерван, а деньги уплачены. Я не могла оставить вас без знаний, — пригубила принесенные напитки.
Повторив жест Аманды, медленно пила прохладный чай. Свежесть напитка остудило моё раздражение.
— А если мне это не интересно?
— Думаю у вашего мужа, другое мнение на этот счет. Я вместе с ним приехала из Парижа, — огорошила Аманда. Повернулась в сторону сада, взглядом ища Жерара. У меня много вопросов к нему. Помню его неприязнь к ситрои учителю, а тут сам привез. "И как это понимать? " Шаги раздались за моей спиной. Не задумываясь подняла руку для поцелуя. Дыхание пары согрело мои как всегда ледяные пальцы.
— Белль, — присел рядом Волуар уже в домашней одежде, — Аманда права. На днях Наполеон подписал документы, он император. Через полгода состоится коронация. Мы приглашены.
Глупо хлопая глазами, неотрывно смотрела в золото глаз мужа, а тот продолжил:
— Аманда ваш учитель, она поможет заполнить упущения в придворном этикете. И танцы, будет много балов. Признаюсь, я сам скверно танцую…
Приложила пальцы к губам мужа, прося помолчать.
— А если я не хочу? У нас дети, клан, как я оставлю всё? И Рождество желаю провести дома с детьми, а не танцуя в Париже. На сколько уезжать? Вы уверенны? — посыпались вопросы на голову Волуара.
— Белль, — успокаивающе погладил по руке, — вы, когда нервничаете, задаете очень много вопросов. Коронацию назначили на первые числа декабря. А на Рождество, я привезу вас домой, — закончил мужчина.
Несмотря на общий быт, в вере я продолжала быть католичкой. Отмечала праздники своей веры, частенько в гордом одиночестве. Детям старалась рассказать больше о католицизме, но им была интересна Луноликая, Мессия и девять элементов.
Вдохнув, оперлась об спинку кресла. Мысль расстаться с детьми не радовала. Прожив в клане столько лет, старалась вникать в дела. Ездила часто в Монпелье, Марсель, Безье. Получала письма от женщин клана, с просьбами решить разные вопросы. Рутина дней хорошо отвлекала, от мыслей. А сейчас мне предлагают все оставить и уехать с Волуаром в Париж. На развлечения. Там мы будем один на один. Дети, клан, бытовые вопросы, все уйдет на второй план.
Задумчиво разглядывала мужа. За годы, прожитые вместе, он смог расположить меня к себе. Никогда не вторгался в личное пространство, не позволял себе большего оговоренного. Я видела каким взглядом он смотрит: голодным, выжидающим, призывным. Но для меня он остался Жераром де Волуар, графом Монпелье. Оборотнем, открывшим мне глаза на горькую правду. Мужчиной — с которым вела холодную войну отношений. И почему именно сегодня, ощутила дрожь стены вокруг сердца. Париж приведет войну к краху. Пораженной мной можно управлять, а я любила независимость. С ней я спокойно засыпала по ночам, ездила верхом и воспитывала детей.