Вся наша шумная компания вышла из дома и направилась к ставкирке. День ясный и морозный. Я искренне радовалась, что на наших щеках появился румянец. Ставкирка встретила теплом, запахом ладана и зажженными сотнями свеч. От этих бликов перехватило дыхание. Заметив мой восхищенный взгляд, Ганс наклонился к моему ушку:
— Я не силен в праздниках, хотел сделать волшебство для тебя.
У алтаря ждал местный священник. Гости расселась по лавочкам, многим не хватило места, они стояли вдоль стен.
Мы опустились на колени перед алтарем. Священник читая Библию, просил повторять строки Священного Писания. Подтвердили, что мы не связаны обещанием с представителями лунного вида.
Ганса обещал беречь меня, любить в горе и радости, пока смерть не разлучит нас. Его голос был тихим и к моему удивлению, заметно дрожал. В ответ обещала, что буду послушной, верной супругой. Перевязав алой лентой наши руки, священник громко засвидетельствовал наш брак, попросил нас обменяться священным поцелуем.
— Здравствуй, жена, — взяв моё лицо в ладони, Ганс пленил мои губы.
Под шум приветствий гостей, Ганс вынес меня из ставкирки, и не сдерживая эмоций, закричал на всю округу:
— МОЯ ЖЕНА!
Придерживая корону, засмеялась и так же громко прокричала:
— Мой муж!
Заиграла музыка, и вся процессия направилась к дому для продолжения праздника. Уже во дворе дома, рассевшись по лавочкам гости принялись за угощение. Столы ломились от еды: баранина, запечённая дичь, каши, пироги, соления, крепкие напитки…
Периодически толпа взрывалась требованием поцелуя. Нам приходилось подниматься и исполнять желание гостей. Так повторялось очень часто.
Ближе к полудню, когда шея начала затекать, кто-то крикнул что пора подавать кашу невесты. Матушка, вернувшись с пустыми руками, громко произнесла:
— Кашу украли. Требуют выкуп. Гости, не скупитесь, каша моей дочки самая сладкая и душистая.
Обходя столы с мешком монет, матушка хвалила кашу. Подойдя к Гансу, родительница открыла мешок, полный монет и произнесла:
— Зять, вот сколько хотят за кашу твоей жены. Сможешь перекрыть сумму?
Ганс, окинув взглядом мешочек монет, молча развязал тесьму на поясе, положил свой палаш на стол громко произнес:
— Отдаю свой родной палаш за возможность первому вкусить кашу своей жены.
Я сжала ладонь Ганса, стараясь, обратить на себя внимание. В глазах мужа читался немой вопрос.
— Ганс, она не такая волшебная как матушка сказала.
Сжав мою холодную ладошку, Ганс успокоил:
— За возможность вкусить твоего блюда я готов отдать и свою голову. Палаш не самая большая потеря, не переживай.
К нам подошел отец и, подняв палаш внимательно осмотрел его.
— Хорошее оружие, дорогое и ценное. Мой зять перекрыл вашу сумму, — обратился Томрод к гостям, те одобрительно зашумели. Матушка унесла выкуп, торжественно вынесла горшочек. Поставив его перед Гансом, вручила зятю ложку.
— Пробуй, сын, скажи, как тебе стряпня жены.
Ганс наклонился к горшочку и вдохнул запах каши. Шумно выдохнув, зачерпнув ложку попробовал ее. На мгновение прикрыв глаза, блаженно улыбнулся:
— Чудо, как хороша.
От радости вспыхнула ярче утреней зари. Гости тоже отведали по ложке каши, нахваливали хозяйку. Почувствовав руку мужа на своей шее, я позволила себе расслабиться.
— Сколько тебе еще сидеть в ней? — спросил, глядя, как гости начали подниматься на танцы. Зажигая факелы вокруг танцевального места и отодвигая общие столы для более обширного пространства.
— Мне надо еще плясать в ней, пока не слетит, тогда ты накинешь на мою голову чепец, — устало ответила нежась от удовольствия.
— И почему мы еще сидим? — муж поднял меня со скамьи и вывел в центр танцевальной площадки.
Гости образовали круг, позволяя нам свободно танцевать в нём. Музыка была быстрой, и Ганс уверенно вёл. Приятно удивилась имению мужа хорошо танцевать.
— Во Франции везде как танцуют?
— Нет, милая. Во Франции другие танцы, я веду тебя подглядывая за отцом, — кивнул на Томрода, легко танцующего с матушкой.
Мелодии сменяли одна другую. Выпустив меня, в центр, все дружно подбодрили на сольный танец. Выстукивая ритм каблучками, кружилась вокруг своей оси поднимая то опуская руки. В какой-то момент ощутила, как корона слетает с головы. Остановилась, увидев, как матушка вручила чепец Гансу и, торжественно подняв корону, унося её. Муж бережно заправил косы под праздничный чепец и поцеловал меня в лоб.
— Умница, теперь можно спокойно потанцевать, — одобрительно улыбнулся мне.
Уже далеко за полночь к нашему столу вынесли несколько голов сыра. Ганс вопросительно поднял взгляд на меня.
Загадочно улыбнувшись вооружилась ножом, начала нарезать сыры. Матушка с помощницами раскладывали угощение и разносили гостям.
Муж подметил, с каким вниманием гости отнеслись к угощению. Старшее поколение придирчиво рассматривало кусочки сыра, поднимая их на свет.
Гости забирая сыр, подходили, желали всего самого светлого, благодарили за праздник, удалялись. Уже через час, от толпы остались только протоптанные дорожки и неубранные столы
— Вот и всё.
— Какой интересный обычай, надо его во Францию привезти. Наши гости иногда не понимают, когда им пора откланяться, — приобняв меня сообщил Ганс.
— И чего сидим? А корову кто доить будет? — пробасил отец, помогая матушке и слугам убирать со столов.
— Корову?! — пораженно вскрикнул Ганс.
5 глава
Ранним воскресным утром двое всадников мчались по торговой дороге в сторону Христиании*.
Двое молодых людей в теплых одеждах и лицами, спрятанными за капюшонами скакали во всю прыть. Морозное ясное утро обещало теплый бесснежный день, на что и рассчитывали всадники, желая добраться до ближайшего постоялого двора как можно скорее.
Дорога извилиста, и периодически приходилось спускаться с лошадей, идти пешим ходом. Благодаря шерстяным носкам и высоким сапогам путники не чувствовали холода. Часто переглядываясь и ободряющие улыбаясь друг другу, молодые люди продолжали свой путь в молчании.
Только на последнем перевале второй путник обернулся и долго смотрел на деревушку, что скрывал круг горных хребтов. Взгляд его был прикован к коричневой точке у подножья горы, напротив.
Порывистый ветер сорвал капюшон с головы, обнажая белые косы и румяное лицо Аннабель. Девушка прощалась с отчим домом, с родной деревней, с местами где прошло ее детство.
Аннабель
30 марта 1799 года
Внезапные слезы сорвались с ресниц и покатились по щекам. Всхлип вырвался из груди, и, чтобы не привлечь внимание мужа, я быстро вытерла соленые следы.
Я знала, что больше не вернусь в родные края. Больше не увижу отчий дом, родителей. Хотелось выть, как воют волку на луну. Сдерживая порыв чувств вспоминала как долго матушка обнимала на прощание, как отец грузил в дорожную сумку все припасы, снадобья, приговаривая, что дорога дальняя и в пути пригодится все, как любовно матушка шнуровала завязки на шерстяном плаще. Отец в этот момент говорил, какие книги прочесть, когда осилю письменность французов. Большой список пожеланий дала Инга от прислуги. Матушка проворчала, что всем только всякие штучки от дочки нужны, а доброго слова не дождёшься. Грид, тихо стоявшая в углу общего зала, читавшая молитвы, на прощание вручила вышитый шерстяной платок.
Я обещала, как можно чаще писать, об этом просила и родителей. Матушка заявила, что остальные вещи отправит с посыльным.
Ганс в этот момент лично проверял седла, пристегивая дорожные сумки. Муж уведомил, что до порта ехать неделю, там на корабле до Дании. И еще месяц уйдет на путь до Франции. В мае будем дома.
Усадив меня на коня, отец завязал на моем поясе палаш, отданный за кашу.
— Пусть бережет тебя, — молвил проверяя, хорошо ли привязано оружие.
— Я не умею этим пользоваться, — возразила я неуверенно.