– Вы уверены?
– Поверьте, я знаю, как выглядят такие следы – небольшая красная точка и ещё не пожелтевший синяк. Так и делают такие уколы – с размаху, боясь не успеть.
– Не успеть что?
– Не знаю, – ухмыльнулся Полянский. – Что первое приходит вам в голову?
– Так что же, она наркоманка? И укололась, и порезалась сама?
– Может, и так, – всматривался он в окно. – Может, и так. По крайней мере, давайте надеяться на лучшее.
– По-вашему, лучшее – это ехать в соседнем купе с сумасшедшей, которая режет себя?
– А, по-вашему, лучше быть в одном поезде с психом, который режет других? – смотрел на меня Полянский.
Я не знал, что было лучше. Чёрт возьми, в этом поезде всё было не так.
– Значит, мою гипотезу, что мистера Салливана отравили, вы не примете тоже?
– С момента, когда он положил себе первую вилку омлета в рот, – задумчиво прищурился Полянский, будто вычисляя, – и после того, как упал, прошло примерно пять минут.
– Вы что, считали?
– Я сказал примерно…
– Значит, возможно?
– Смотря какой яд.
Мы оба молчали. Полянский смотрел в окно, я смотрел на него, пытаясь понять, не видел ли я его раньше.
– Отличные часы, – вдруг сказал он.
Я взглянул на свою руку – часы, что всё это время были выше запястья и прикрывались рукавом, спали, показавшись из-за рукава куртки.
– Копия, но качественная, – сказал я.
– Любите блестящее? – ухмыльнулся Полянский.
– Жена подарила, – соврал я.
– Женщины, – протянул он, – подарят блестящую дешёвку, а ты будь добр, носи.
– Попробуй ещё потеряй, – ухмыльнулся я.
– Боже упаси!
Боже упаси от таких, как этот доктор. Я был почти уверен, что его приставили ко мне. Я был почти уверен, что он разбирался в часах так же хорошо, как в строении мышц и скелета, если, конечно же, он был настоящим врачом.
Я взглянул на часы и одёрнул рукав.
– Кто это? – Мне дали фотографию одного представительного мужчины.
– Это Сайман Майлз – золотой магнат, а это его часы, – указал он на фото. – Они идут как обычные, вот только со скоростью, установленной специально для них. Каждые несколько часов стрелки останавливаются на определённом времени и держатся на нём несколько секунд, а после идут дальше.
– Он не определяет по ним время, не так ли? – отдалил я от себя фото.
– Он определяет по ним код доступа к одному из крупнейших банковских счетов, который меняется несколько раз за день, – сказал Амаро.
– Узнать который можно только по времени на часах, – догадался я.
– А ты соображаешь, – смотрел он на меня с хитрым прищуром.
– Он, наверное, и спит в этих часах, этот Майлз?
– Да, и спит, и ест, и… Ну, в общем, мы один раз подослали к нему проститутку, она была лучшим агентом.
– Просёк?
– И пристрелил.
– Знаете, я правда польщён, но не думаю, что смогу быть лучше проститутки.
– Ты недооцениваешь себя, мой мальчик, – ухмыльнулся старик.
– Надеюсь.
– Мне нужны эти часы, Берроу. Они точно такие же, – достал он подобные из футляра.
Я взял часы и покрутил их в руках…
– Вы же знаете, что вещи на самом деле не исчезают?
– Я знаю лишь, что ловкость твоих рук незаметна глазу…
– Ничего не пойму, – услышал я рядом и очнулся от воспоминаний. Схватился за руку – часы были на мне, а Полянский всё ходил по тамбуру, как загнанный зверь.
– Вы что-нибудь понимаете? – уставился он на меня.
– Понимаю что?
– Здесь закрыто, – вдруг сказал он.
Я окончательно пришёл в себя.
– Закрыто?
Я подошёл к двери и дёрнул за железную ручку. Ещё час назад мы проходили через неё в вагон-ресторан, но сейчас, – я потянул тяжёлую дверь, она и правда не открывалась.
Полянский рванул на другой конец вагона, я побежал за ним.
– А может, так положено? – спросил я его, догоняя.
– Что? – обернулся он. – Блокировать вагоны? Не будьте идиотом, Берроу!
Дверь с другой стороны тоже была заперта.
Он ударил по ней кулаком.
У меня пересохло в горле. Я не чувствовал ног.
– Мы заперты, – сказал доктор, – заперты, как овцы в загоне!
– Для доктора у вас слишком хлипкие нервы, – посмотрел я на него. – Двери могло просто заклинить, такое бывает.
– Да? И часто? – Он достал платок и вытер проступившие капли пота со лба.
– Поезд, всякое может быть, – сказал я.
Душераздирающий мужской крик раздался за одной из дверей. Мы побежали на звук. Свет потолочных ламп затрещал и погас. Весь вагон погрузился во мрак, наполняясь шёпотом и голосами, звуком открывающихся дверей, тенями растерянных пассажиров.
В купе номер восемь – мужчина средних лет с простреленной грудью.