– Ты совсем один, дедуля, – сказала малышка, – давай вместе играть.
– Держись! – крикнул ей Хорхе и дал по газам.
Человек в чёрном костюме достал пистолет, но не успел он спустить курок, как был уже на капоте. Хорхе швырял его что есть мочи, наконец вывернул руль и сбросил с себя на дорогу, тот покатился, как тряпичная кукла, к нему подбежал второй.
За спиной выстрелы, впереди клубы пыли, закрытый шлагбаум и нацеленный на него пистолет. Охранник на въезде целит прямо в него. Ты не выстрелишь, слишком трусливый, бормотал про себя Хорхе, ты ещё ни в кого не стрелял…
Треск разлетевшейся стрелы, сильный грохот, удар.
Он снёс шлагбаум и будку охраны. Этот слюнтяй всё же стрелял, но попал лишь ему по двери. Хорошо что не по колёсам, хорошо что не в бензобак. Плохо, что сейчас поднимут тревогу, вот это хреново совсем.
Ещё каких-то двадцать секунд, и за ним начнётся погоня. Если ты не спутал следы в первые пару минут, можешь считать себя трупом.
Хорхе выехал на проезжую часть и встал на среднюю полосу, между двумя большегрузами. Погони пока что нет, очень странно, что нет погони. Хорхе ехал неспешно, не выдавая себя. Малышка на заднем сиденье мирно болтала ногами. Хорхе поправил зеркало, теперь в нём не Дебора, теперь он видит дорогу из потока машин. Машины, машины, то одни, то другие. Сзади в ста метрах какая-то чехарда.
Гудение, выстрелы – очухались всё же, скоты! Они знают его машину, они скоро догонят его, и ему никак не уйти, здесь даже не сдвинуться с места! Если только… – он глянул налево, – если только во встречный поток! На встречку, и разворот! В зеркале заднего вида – одна за другой менялись машины, между ними мелькал «Мерседес». Хорхе занял левую полосу, здесь разворот запрещён, здесь полоса газона разделяет две встречные дороги, указатели, столбы фонарей… Струйки холодного пота текли по смуглым вискам и в этот же миг холодели, сердце билось в немой лихорадке, меж старых изломанных рёбер, дыхание остановилось почти.
Вот-вот, сейчас, перед этим грузовиком!
Хорхе нажал на газ и выкрутил влево. Вой разномастных клаксонов, кто-то в кого-то влетел. Хорхе вывернул прямо на встречку, развернувшись на полном ходу. Машины перед ним расступились. Его обсигналили все. А он летел и летел, лавируя между ними. Там, во встречном потоке, кто-то врезался в люксовый «мерс».
Хорхе выдохнул и поправил зеркало заднего вида. В отражении – всё тот же ребёнок, испуганный, но живой.
– Как дела? – подмигнул он девчушке.
– Как дела? – повторила она.
– Да, честно сказать, хреново.
– Хреново! – засмеялся ребёнок.
– Эй, ты, это… Не повторяй!
9
Поезд
Все, кто так хотел остаться в проходе, остались в своих купе, каждый на своём месте, кто-то всё же закрыл дверь. Пара человек прогуливались взад-вперёд, туда и обратно, изредка припадая к окнам, за которыми не было видно ничего, кроме глубокой, всепоглощающей дали.
Двери тамбуров, как и прежде, не открывались, никто не выдвигал никаких условий, никто не говорил нам, как себя вести. В коридоре светили оставленные фонарики, их было два на весь вагон.
По моим расчётам, мы уже должны были добраться до следующей станции, навскидку с учётом набранной поездом скорости мы проехали её час назад.
Никто не остановился тогда и не остановится сейчас, никто не выгрузит тела мужчин, не опросит свидетелей, не даст нам выйти. Мне уже стало казаться, что этот поезд не остановится никогда.
В желудке что-то заныло, должно быть, от голода. Всё, что у нас было – несколько бутылочек воды и печенье – мы отдали ребёнку. Она, наевшись, крепко спала. Дед укачивал малышку и напевал ей что-то про солнце, которое всегда всходит, чтобы согреть людей. И в тот момент я подумал, что мы, может, его и не увидим, что, может, этот вагон последнее, на что нам придётся смотреть, и ещё на лица друг друга, если завтра их не станет меньше. Куда делся тот вежливый господин, о котором говорила Хосефа, я не знал. Я пытался ещё раз открыть двери, но они не поддавались. Закрыли нас здесь намертво. Может, он и правда им был – настоящим убийцей? Может, ключ был у него? Я стал перебирать в уме всех, кто остался. Нас было шестеро взрослых: я и доктор, Хосефа, старик, болезного вида вдова и господин-двухбилетник, что поначалу остался спать в коридоре. Пару раз об него даже кто-то споткнулся, пару раз он кого-то вежливо обругал, после чего вернулся в купе. Его звали мистер Лембек, так мы к нему и обращались.
Полянский попросил документы у всех. Мы сели в свободном купе, собрали всё, что у нас было, и показывали друг другу билеты и паспорта, хотя что это даст, я так и не понял, пока не заметил, как Полянский следил за движением каждого, кто показывал ему документ. Можно было подумать, что у преступника должны дрожать руки, но нет, они дрожали у обычных людей, у вдовы, у мистера Лембека, у Хосефы, даже у меня… Старик держался уверенней, да и кого он мог убить с ребёнком-то на руках. Хотя…