– Эй, подъём! – крикнул я на весь вагон.
Это не просто сон. Я был в этом уверен. У любого сна есть движение, мимика, жизнь. В этих же лицах не было ничего.
Полянский подошёл к мужчине и потрогал его запястье.
– Жив, – сказал он.
Он открыл ему глаза, поднял веки, глазные яблоки были неподвижны.
– Что это, чёрт возьми? – отшатнулся я.
– Я же говорил, что чувствую газ, – принюхивался Полянский.
Мы вернулись к другим купе.
– Можете больше не проверять, – сказал он, – там, скорее всего, всё то же. Газ пустили через вентиляцию. Может быть, в нашем вагоне она была неисправна.
– Значит, нам повезло?
– У нас половина трупов, ещё непонятно, кому повезло.
– И сколько они так проспят?
– Зависит от концентрации. Но, может, оно и лучше.
– Это ещё почему?
– Они не видели того, что видели мы.
А он был прав – они просто уснули, и кошмар не добрался до них.
Полянский направился дальше, будто не было ничего необычного в целом вагоне спящих людей. Хотя, может, из всех этих странностей эта – самая невинная странность.
– Подождите, – дёрнул я его за рукав. – Что вы видели там, в том вагоне?
Он опустил взгляд в пол, потом поднял и еле проговорил:
– Своё прошлое.
Я молчал. Галлюцинации? Бред? Чёрт возьми, Полянский тоже сходил с ума?
– Так страшно смотреть в своё прошлое?
– Нет, – сказал доктор, – страшнее, когда оно смотрит на тебя. И противно, аж до тошноты.
Полянский отдёрнул руку и пошёл из вагона. Он был прав. Я ничего не сказал, только поплёлся за ним.
Следующий вагон был багажный. В нем было ещё холоднее, чем в предыдущем. Сильный ветер пронизывал до костей, поднимал бирки с чемоданов, чемоданами было заполнено всё. Я споткнулся об один из них и выругался.
– Осторожнее, – обернулся Полянский.
Не успел я сделать и шага, как споткнулся опять.
– Да что с вами, Берроу! – шикнул он на меня.
Я всмотрелся и замер. Это были не чьи-то вещи. В сумраке багажного вагона из-под горы чемоданов и сумок торчали мужские ноги.
Мистер Лембек – понял я.
Мы разгребли холодное тело. Оно оказалось живым.
Ноги его зашевелились, глаза зажмурились, открылись, начали часто моргать.
– Что произошло? – спросил его доктор.
– Я не знаю, ужасно болит голова, – дотронулся он до лба. – По-моему, на меня напали.
– У вас там приличная шишка.
Пока Полянский возился с Лембеком, я пошёл на шум ветра. И чем ближе я подходил, тем сильнее он становился.
Не пройдя и половины вагона, я понял, что багажная дверь в нём была не закрыта. У самого края, держась за поручень, стояла Хосефа. Худая, будто прозрачная. Волосы её путались и развевались, она вся дрожала на холодном ветру.
У меня пересохло в горле. Я знал, что не надо пугать, но даже если окликнуть, она меня не услышит – ветер оглушал здесь всё.
Мне до неё оставалось каких-то два метра, когда она сделала шаг. Я ринулся к ней. Не успела она разжать пальцы, как я схватил её за руку и, еле удержав себя другой рукой, сам повис вниз над мчащимся вагоном. Только сейчас я увидел, что мы были на мосту.
У меня вспотели ладони.
– Держитесь! – кричал я, но она и не пыталась спастись. Так и висела как кукла. Её тянуло туда – под самые колёса вагона. Ещё немного, и искрящийся жёрнов перемолол бы её всю. Доктор схватил меня сзади.
– Держитесь, Берроу!
Меня держали двое, с обеих сторон, я схватил её второй рукой. Глаза Хосефы вдруг заблестели, и она тоже схватила меня за запястье, за то самое место, где были часы. Золотой браслет щёлкнул, часы расстегнулись и так и повисли на мне.
Как бы я ни тянул Хосефу, ничего не выходило – слишком сильный был ветер, он толкал её на меня, но её заносило под поезд.
– Выше локтя! – кричал мне Полянский. – Возьмите её выше локтя!
Нужно было лишь переставить руку и схватить её у предплечья. Иначе не удержать.
Я так и сделал.
Хосефа была спасена. А я и не заметил, как слетели мои часы, только чувствовал, как руке стало легче.
Мы вернули Хосефу в купе. Миссис Салливан хлопотала над ней со стаканом холодной воды. Трэвис приложил полотенце ко лбу. Нил ни на кого не смотрел, он отвернулся к окну и, кажется, плакал.
– Какая молодая, – сказал Трэвис, смотря на Хосефу, – ты только живи.
– Она вся горит, вся горит, – повторяла вдова.
Полянский пощупал пульс.
Биение почти не прослеживалось.
Под глазами девушки впалые синяки, сами глаза в кровеносных сетках, на руках багровые пятна.
– Что это? – спросил я.
– Последняя стадия отравления.
Хосефа тяжело вздохнула и посинела.
– Приподнимите её!
Мы подпёрли ей спину подушками.