– Ты талантливый иллюзионист, – провела она по моим волосам.
– Я обычный фокусник, малышка.
– Тебе аплодируют стоя!
– Это всегда официанты. Они обычно стоят.
Она замолчала, её глаза, как всегда, засверкали отблеском от подступающих слёз.
– Ну не надо, – протянул я как можно нежнее.
– Значит, этим ты собираешься зарабатывать всю жизнь?
Я посмотрел на неё и вздохнул:
– Когда-нибудь я сорву большой куш, и мы уедем отсюда, купим дом, заведём собаку или кошку, в общем, кого-нибудь заведём. – Сон уже меня забирал. – Животное, как говорится, признак оседлой жизни, признак смирения или чего-то вроде того, в общем, хороший признак. – Я зевал и уже не слышал даже себя самого.
– Дом, – ухмыльнулась она. – Ты собрался ограбить банк?
– Нет, – зевнул я ещё раз.
– Но люди не носят такие суммы в карманах брюк!
– Как-то я нашёл в одном бумажнике чек.
– Он был на чёртову сотню…
– А мог быть на несколько тысяч!
Лиан тяжело вздохнула и выключила прикроватный ночник.
На тот день у меня не было планов. Я мог просто слоняться по городу или засесть где-то в баре… мог бы, если бы я жил один. Но я был почти женат, и поэтому полдня мы провели в магазинах, выбирая новую утварь на кухню. Я, правда, не понимал, зачем нужна новая посуда, когда старая ещё цела, но подчинялся Лиан. Мне было интересно за ней наблюдать, когда, проходя по стоянке, она не сводила глаз с каждого из столбов, на которых висели объявления из серии «Разыскивается». Разыскивается опасный преступник, разыскивается вор-рецидивист, разыскивается наркоторговец…
Она всё искала и боялась найти на этих листовках меня.
– Разыскивается вор-иллюзионист? – рассмеялся я.
– Не смешно! – цыкнула на меня Лиан. – Я уже спать спокойно не могу! – оглядывалась она по сторонам, складывая пакеты в багажник. – Мне снятся страшные сны. То тебя забирают, то избивают, один раз тебя убили и прислали мне твоё фото!
– Ну и как я на нём?
– Как труп!
– Тебе надо просто расслабиться, – поцеловал я её в щёку. – Посмотри на меня, я сплю как младенец.
– Потому что даже тебе на себя наплевать!
Может, она и была права, но я всё же верил в судьбу – если тебе суждено быть пойманным, тебя всё равно поймают.
Лиан ещё долго ворчала, пока мы добирались до дома, пока поднимались до квартиры, пока я сбегал от неё, отпросившись в ближайший бар.
– Если от тебя будет вонять женскими духами, можешь домой не приходить! – крикнула она мне в окно.
Я помахал ей, не обернувшись, она выругалась и захлопнула окна, дрожь от которых донеслась и до меня, через весь уличный гул.
От меня не пахло ничьими духами, потому что до бара я не дошёл…
За двести метров от него путь мне преградил серый седан без каких-либо номеров и опознавательных знаков. Он вылетел с дороги прямо на тротуар, чуть не врезавшись в стоявшие рядом вазоны. Я видел немало психов и поначалу даже не думал, что эти за мной.
Двери открылись, водительская и та, что за ней; двое парней неслабой наружности схватили меня, прежде чем я успел что-то сделать.
Я сидел на заднем сиденье. Нет, не так – я лежал на заднем сиденье с кляпом во рту и перевязанными глазами. Руки мне тоже завязали, но я успел высвободиться уже через пару минут. На всякий случай я так и держал их за спиной, придерживая и верёвку. Что я мог сделать в мчащемся автомобиле? Заработать себе пулю в лоб? Справедливости ради стоит сказать, что меня не избили. Я, конечно, не знаю, может, меня изобьют потом, может, меня и везут, для того чтобы избить. Перед глазами мелькали лица всех тех, кого я когда-то обчистил: пьяные, потные, лоснящиеся от жира. Честное слово, я не хотел бы попасться ни одному из них. Последним в списке мелькающих лиц было лицо Лиан. Она смотрела на меня из вчерашнего дня и повторяла всё с тем же упрёком: тебя могут убить или посадить…
Убить или посадить, думал я.
Скорее первое, чем второе.
– Не высовывайся, – сказал человек за рулём.
Да я и с завязанными глазами всё понимал – мы проехали один туннель и два оживлённых перекрёстка, дорога вела за город, к посёлку элитных особняков.
В животе всё свело от волнения, я вспомнил всю свою жизнь. Как рос за кулисами цирка, как воспитывался там же, как однажды отец упал с высоты, а представление не остановили, его лишь быстро унесли со сцены и продолжили шоу. Тогда-то я понял, что жизнь не оборачивается ни на чьи беды, даже ни на чью смерть. Она перешагивает через трупы, через покалеченные тела и идёт себе дальше, и все идут вместе с ней. И стоит ли заботиться о ком-то, блюсти какую-то мораль, если всем на всех наплевать? Зал гремел аплодисментами, приветствуя других каскадёров, зал кричал «браво», когда мой отец умирал. Больше он на сцену не вышел, но этого никто не заметил, для публики все мы были, как на одно лицо. Может, поэтому я и ушёл.