– Хм, – сказал отец. Он собрался уходить, встал и посмотрел на Христину. Муха тяжело поднялась из раковины, как бы нехотя подлетела к старику и уселась ему на лоб. Девушка подумала, что отец как никогда похож на свихнувшегося Христа. Теперь вот собирает себе терновый венок, но не из веток, а из мух. Сцепит их леской и пойдет себе на Голгофу с крестом из старых газет на спине.
– Хм, – сказал отец, не понимая, чего ждет его послушная дочь. А муха в это время, шурша и покачиваясь, как пьяная, поползла по лицу и нырнула в широкую ноздрю. Отец сделал вид, что ничего не заметил и отвернулся от Христины.
Оделся, туго затянул разболтавшийся галстук и подождал, пока его спутница обуется, чтобы проводить до остановки троллейбуса.
– Хм, – сказал отец, грозно нахмурившись – она замешкалась, думая о том, где сейчас плутает муха.
Они шли по дороге, не касаясь друг друга даже полами одежды. О том, чтобы взяться за руки или хотя бы стать рядом, не было и речи. Отец нет-нет, да поглядывал на дочку неодобрительно, недобро. Чувствовал, что сегодня она совсем не такая, как месяц назад. По его лицу скользила тень воспоминаний – вот он впервые читает крошке с пшеничными косичками притчу об Иеффае и дочери его, вот стареющая жена собирает свои платья и уходит прочь, вот шкаф и приглушенный детский плач, тонкий и пронзительный. Диавол искушал его жалостью, но он не поддался.
«Она была у него только одна, и не было у него ещё ни сына, ни дочери. Когда он увидел её, разодрал одежду свою и сказал:
– Ах, дочь моя! Ты сразила меня; и ты в числе нарушителей покоя моего! Я отверз о тебе уста мои пред Господом и не могу отречься».
Воспоминания растаяли, как дым, с гудком неповоротливой машины. Отец сел у окна и проводил Христину долгим взглядом, пока она не скрылась за поворотом.
Возвращаясь, Христина видела людей, на лицах и руках которых сидели жуки и уже привычные мухи. Казалось, никто не замечал их присутствия. Ни один из них не попытался согнать непрошеных гостей, даже не смотрел в их сторону. Пришельцы перемещались под майками и топиками, создавая на телах рельефные карты – горы и овраги, дорожки рек и пустыри. Иногда жуки сталкивались на своем пути, и тогда девушка слышала хруст ломающихся лапок. Один раз особенно смелая муха залезла в рот прохожему, который выплюнул её с невозмутимым видом и пошел дальше. Христина подумала, что все это слишком иррационально и комично, чтобы быть правдой.
До вечера она работала, склонившись над планшетом. Заказчик был доволен скрупулезностью рисунков и выразил желание получить всю работу как можно скорее. На час или два Христина перестала слышать гул из-под пола, растворившись в рисовании. Но потом он вернулся – как только уставшая девушка пошла на кухню, чтобы вымыть руки и поужинать. Хотела выйти на улицу, выкурить перед сном сигарету, но передумала, вспомнив дневных прохожих. К черту.
Седьмой день
В комнате звенел комар. Христина накрылась с головой одеялом и сомкнула веки, повторяя, как мантру: «Я должна уснуть». Трудно дышать, ткань царапает щеки, но выбраться наружу и не сойти с ума от накатывающей паники – еще труднее. Перед мысленным взором плясали картинки из хрестоматий, перемежающиеся теоретическими сводками: имаго, личинки, куколки, зародыши комаров в стоячих водах, футляр челюсти и две тонкие иглы в поисках сочного жирного тела, налитого кровью. Горячо и сладко сделалось Христине от этих мыслей. А звон становился все громче, словно пробуравил дыру в одеяле, и теперь выскабливал ход в голове девушки. Взвизгивал то над ухом, то над лункой пупка, скользил по простыне вслед за изгибами её тела, искал укромные местечки.
Христина почувствовала, как в горле собрался ком, словно этот комар затолкал внутрь неё полную кладку яиц из двухсот отменных экземпляров. Она скинула одеяло и наглоталась воздуха, а потом увидела над собой его – комара. Тощего и хрусткого насильника, клацающего двумя парами челюстей. Он был одет в костюм черной шерсти, сорочку и серый фартук поверх галстука. Гибкими лапами он перебирал расхристанные волосы Христины, пока она вырывалась и отплевывала комариную кладку. Горячо и сладко разлилось по затекшим членам девушки отвращение – горячо, словно обдали кипятком, и сладко, будто облили карамелью.
Комар опустил свою хищную головку, крыльями раздвинул Христине ноги. И пока две тонкие иглы рвали и кромсали лоно, имитируя половой акт, старушка за стенкой проклинала буйную соседку, имевшую дурную привычку вопить во сне.
Десятый день
Волна, захлестнувшая жизнь Христины, спала. За ней последовала и жара – улица 1905 года погрузилась в ленивую предосеннюю сиесту. Ремонтники за последние два дня, как ошпаренные, переделали все свои дела, и пол теперь был накрыт чистым, свежим и ароматным паркетом. Тайком ото всех, девушка злорадно смеялась – все, баста. Мухи, жуки и прочие погребены заживо с её легкой руки. Гул почти не был слышан, а стоило задуматься о чем-то, и он вообще пропадал из эфира.