Все из-за комара. Христина больше не видела его. Зато отчетливо слышала. Скрючившись, она почти заснула, но он тут же запищал над её голым ухом. Тогда она накрылась с головой и едва не задохнулась, вновь заснув и уткнувшись носом и ртом в ткань, которая моментально прилипла к коже. Христина осторожно сняла с себя простыню и вдохнула немного воздуха. Комар, все это время молчавший, кинулся к ней, обхаживая любимую жертву. И эта игра продолжалась до самого утра, пока Христина не перестала понимать – спит она, бодрствует или сходит с ума.
Пятнадцатый день
Утром звонили из областной больницы. Отец совсем плох. Дышит через раз, ничего не ест. Ему колют обезболивающие, но он все равно беззвучно плачет и пытается читать Библию.
– Он не страдает, – сказала Христина – он боится.
– Вы зря переводите лекарства, – сказала Христина. И положила трубку.
Ей сообщили, что отец попал в больницу не из-за прогрессирующей болезни. Он наглотался острого, отчего все его горло, в том числе, трахея, превратились в месиво.
«Гвозди», – подумала Христина.
– Шурупы, – пояснил голос.
Они там все выскребли из тела отца, но это вряд ли поможет. Её спросили: придет ли она в больницу?
Она так и не пошла. Ни к чему это.
Соседи, проходя мимо окна Христины, что было на первом этаже, останавливались на несколько секунд, чтобы посмотреть на девушку. Она стояла, прижавшись лбом к стеклу, в тяжелом расстегнутом пиджаке, но с нагой грудью. Стояла и обсасывала шуруп, как пустышку.
Христина смотрела на них из зазеркалья окна и не могла отвести взгляд. Прохожие скользили, подхваченные потоком насекомых. Их руки были покрыты язвами от укусов, лица раскраснелись. Из уголков глаз и ушей лезли личинки, которые тут же вырастали и вновь заползали в сладкие дыры, где можно было отложить новые яйца.
Во рту у Христины что-то громко хрустнуло. Она выплюнула на ладошку кусочек зуба, окрашенного кровью, и вновь положила на язык шуруп. Много лет назад отец сказал ей: «И так истреби зло из среды себя».
Двадцатый день
Отец умер. Христина все ждала – когда же внутри неё что-то оборвется? Ан нет. Обычный день. Обычный год. Холодное какао, в котором плавают островки створожившегося молока. Сколько она уже не ходила в магазин, сколько вообще не вылезала на улицу? Неделю или чуть больше. Есть не хотелось.
Все утро протяжно стонал скайп. Заказчик пытался отвоевать последние несколько рисунков, о которых Христина забыла еще несколько дней назад – не до того было. К полудню зазвенели монеты в электронном кошельке. Зачем ей деньги? «Купить веревку и мыло», – истерично засмеялась Христина и тут же устыдилась своего голоса, отскакивающего от голых стен, как теннисный мяч.
В комнате остался только диван. Она сдернула ковер и кинула его в коридоре, вытащила на кухню ученический столик, за которым работала. Содрала обои и выдвинула диван на середину. Насекомых в нем больше не было. Христина щедро облила куцый диванчик отравой, в квартире остро воняло химикатами.
Вернулся гул. Христина не смогла сдержаться – взяла на кухне штопор, мясной нож и открывашку для консервных банок, которыми выдолбила в новом паркете дыру. Накануне ей чудилось, что стаи крошек-мух не просто кричат, но плачут, умоляя её выпустить их наружу – домой.
Когда солнце перестало подсвечивать плотно задернутые шторы, плюнуло на неблагодарную Христину и скрылось за деревьями, она обнаружила себя лежащей на диване. Из одежды на ней были только пижамные штаны, сползающие с бедер и обнажающие треугольник намечающихся волос. Над окоченевшей статуей тела раскачивались, словно паруса, джутовые нити серебряной паутины. Вся комната была испещрена штрихами, как если бы Христина взяла лист бумаги и набросала углем схему питерского метро. На Лиговском проспекте спаривались два мохнатых паука, обнимая друг друга дрожащими лапами. Самка вот-вот сожрет голову самца. «Странно», – подумала девушка – «Так делают богомолы». Самка послушно обратилась богомолом. От Гостиного двора к Маяковской тянулся прицеп из пяти или шести детенышей. Сигнальные точки одиночных пауков разместились на Приморской, Нарвской, Пионерской и Новочеркасской.
Пауки были небольшие, с полкулака, и Христина в сонном оцепенении несколько минут смотрела на них, как на далекий пейзаж или кадр из «Animal Planet».
Вдруг один из пауков посмотрел на Христину, сплюнул на пол, злобно осклабившись, и начал расти. Сначала вширь, как дешевая картинка в Интернете – пошел себе крупными пикселями, расползаясь и тускнея. Потом вверх, догоняя нужную ширину. И вот на станции Пионерской сидит уже не герой канала о дикой природе, а волосатый, страшный и голодный паук в половину Христининого роста. Она хватает руками свои штаны, скатывается на пол и отползает в большую комнату, цепляясь волосами за паутину, отчего та кренится и вынуждает пауков разбежаться по углам. Только самка богомола остается на месте, доедая брюшко паучьего самца.