– Надо же, сколько здесь пауков.
Латентная арахнофобия Лу зашевелилась в тревоге где-то на подкорке.
– Здесь не должно быть пауков. Я сегодня отмыл этот кабинет сверху донизу.
– Смотрите.
Зеленая указала сигаретой на потолок. Перебирая тонкими и очень длинными лапами-антеннами, по неровному – угреватому – потолку полз паук. Медленно и величаво, давая возможность рассмотреть все свои сочленения, все изломы. Паука совершенно не смущало, что потолок – это никак не пол. И даже не стена. Он балансировал прямо над девушкой с разведенными ногами и юношей с гинекологическим зеркалом в руках. Покачивался, кренился куда-то набок, но потом опять выравнивал карикатурное тело и двигался дальше.
Остановился в некой точке над животом Зеленой.
Пауки Луиз Буржуа говорят о материнстве. О защищенности, тепле и уюте паучьего брюха, которое вынашивает яйца. Это ответственность Maman. Осмотрительность. Мудрость. Терпение. Забота. Разумность. Грациозность. Утонченность. Незаменимость. Аккуратность. Польза. А каковы пауки Лу?
– Начинаете? – уточнила Зеленая.
– Ага, – каркнул Лу, с трудом отводя взгляд от потолка.
Влажные рыжие волоски клином.
Она чуть дернулась, когда зеркало попало внутрь.
– Такой молоденький. Когда успели стать врачом?
– Не успел. Пока – интерн. То есть, образование уже есть, но я больше на побегушках.
– И как, нравится?
Паук на потолке разве что не хохотал в голос, силой своей короткой паучьей мысли запрокидывая голову Лу. Чтобы он оставил глупую болтовню и посмотрел вверх.
– Не все, конечно. Но в целом – вполне.
– Каким врачом хотите стать? Гинекологом?
Зеленая снова стряхнула пепел на пол. Лу краем глаза обозначил траекторию пепельной дымки и успел отметить еще одного паука, резво перебирающего лапками по полу. Бежал от одной стены к другой. Бежал быстро и целенаправленно.
– Это вряд ли, – Лу вынул запачканное кровью зеркало – когда должна прийти менструация?
– Со дня на день.
– Уже.
– Какого черта! Я потеряю деньги. Мне осталось всего-то пару сцен отснять.
– Могу предложить поролоновую губку.
– Тогда уж не скупитесь, пожалуйста.
Зеленая затушила сигарету о крышку панмеда, и там же оставила смятый окурок. Когда Лу отвернулся, чтобы достать и распотрошить одну из губок, она рассмеялась:
– Смотрите, какое чудо!
Паук не удержался на потолке, упал на её живот и запутался в складках платья. Зеленая подцепила его коготком и посадила на тыльную сторону ладони. Когда паук добирался до кончиков пальцев и вот-вот уже норовил провалиться в пустоту, она подставляла другую руку, и все начиналось по новой.
Лу мял губку, чувствуя, как влажно становится в латексных перчатках. Кровяные сгустки слипались и хлюпали в его руках, пока он осторожно ставил импровизированный тампон, продвигая его глубже и глубже – то одной рукой, то другой. Зеленая расслабила бедра, позволяя Лу все, что нужно.
Пожалуй, пауки Лу говорят о преданности. О нерациональности, наивности и сказочности паучьих планов на жизнь. Они звучат, как песня. Например, «Blue Fires». Понимание. Поддержка. Простота. Податливость. Привязанность. Прочность. Певучесть.
Ничего такого у пауков нет. Но у паука-Лу – есть.
Луви, в субботу днем
Мы пили кофе на улице – я и Л. Воздух с шумом вырывался из носа Л. и оседал влажной пленкой на моем голом плече. Словно Л. никак не мог перестать касаться меня.
Ему понравилось.
В конце концов, он так выдохнул, словно закончился многочасовой секс-марафон влюбленной пары. После долгой, долгой разлуки. Очнулся, и словно впервые огляделся по сторонам: ассистенты разве что не пищат от восторга, заляпанный лягушачьими внутренностями ковер, части тел, склизкая кожа – моя и лягушек. Тяжелый болотный запах, едва ощутимые нотки прелых грибов в мешанине вони. И капля моих любимых духов, перемешанных с ароматом яблочного шампуня и масла для тела.
Он смотрел на меня на сверху вниз и растерянно улыбался. Потом помог подняться, подал халат и даже уступил первой душ.
Мы пообедали, сидя на ступеньках черного входа. Я угостила Л. сигаретами, он меня – кофе и пончиками с ярко-голубой глазурью.
– У племянницы вчера был день рождения, у меня дома еще две такие же.
Пончики оказались совершенно невкусными, но мне не хотелось обижать Л.
– Ты готов продолжать?
– А почему нет?
Л. молча покурил, а затем выпалил: