И тут я начала вспоминать. Нет, скорее припоминать. Наше первое смущенное знакомство, когда я полыхала пурпуром и не знала, куда деть руки. Первую каплю доверия, робко запавшую мне в сердце. Смех и милые скомканные приветствия. Серьезные минуты, нарушаемые только короткими отрывистыми фразами, сказанными злым шепотом.
Жаль, он не останется таким навечно и – только для меня.
Владислав заговорил первый:
– Расскажите, как прошла ваша неделя. Что нового, какие впечатления, о чем хотелось бы поговорить…
Я молчала. Он говорил нежно, но непонятно. Тихая речь сливалась в одно бесконечное слово, выходила из-за персиковых – как у девушки – губ и сворачивалась клубком у ног. Пряжа его пушистых мыслей медленно наполняла комнату, и я утопала в ней с головой.
– Вам не хочется говорить?
Я что-то невнятно промычала себе под нос. Владислав оставил пометку на листке бумаги. Мы помолчали еще немного. Но я все-таки прервала тишину, когда пряжи вокруг меня стало слишком много, чтобы свободно дышать.
– Я… Не знаю, о чем мне говорить.
– Может быть, вы не хотите о чем-то говорить?
– И это тоже. Очень глупо.
Он вдруг усмехнулся. Не улыбнулся ободряюще, а саркастически скривился так быстро и точно, словно поставил в воздухе точку.
– Нет ничего глупого в том, что хочется высказать.
Мне стало больно, словно по спине хлестнули кнутом.
– Я ужасно запуталась. Так глупо и бессмысленно звучит, когда я пытаюсь проговорить это вслух. Мне кажется, что у меня полный рот каши, а вы думаете, мол, я обычная неудачница, которая двух слов связать не может.
«Ты и есть неудачница. Ты неудачница».
На лице Владислава не дрогнул ни один мускул, он даже не пошевелился, но я отчетливо услышала издевку, сказанную этим нежным голосом, который почти полюбила. Я сказала себе: «Показалось». Сбилась, закашлялась, но продолжила говорить.
– У меня так много мыслей, и я никак не могу собрать их вместе, что-то придумать, как-то структурировать их.
Владислав засмеялся, не улыбнувшись ни на секунду.
«Когда ты перестанешь ныть?».
Я окончательно растерялась:
– Что, простите? Я не понимаю…
Тот, прежний терапевт, посмотрел на меня и почти проворковал:
– Я слушаю вас, продолжайте.
– А мне показалось… Впрочем, не важно. Я себя сегодня странно чувствую, не обращайте внимание.
– Как именно – странно? Что вы чувствуете?
Я несколько минут боролась с собой, прежде чем ответить. Я никогда не верила, что людям действительно интересно знать, как чувствуют себя другие люди. Это смешно и нереально ровно настолько, насколько нереальна моя сегодняшняя жизнь.
– Мне кажется, что я немного не в себе. Все… не так. Неправильно.
Владислав сидел все там же и все так же, а его голос почти хохотал: «Глупая, занудная истеричка. Ничего у тебя не получится, не получится».
– Да что же это? Зачем вы так говорите?
Его искренне удивленные глаза широко распахнулись, освободившись от гнета тени длинных, почти девичьих ресниц.
– Я ничего не говорил. Я только внимательно слушал – вас.
– Ну, нет! Теперь я точно слышала, – во мне снова проснулся гнев, и он рвался, рвался, отчаянно рвался наружу – зачем вы лжете? Я вообще не хотела приходить. Я… Вот зачем, а?
– Вы услышали что-то? Скажите мне, что именно это было. Мы обязательно разберемся вместе.
– Вы сказали мне, что я истеричка. И неудачница. Что вам наплевать на мое нытье.
«Так и есть, так и есть!».
Я почувствовала, как зубы непроизвольно сжались, царапая друг друга. По рукам прошла волна мурашек, как от кислого лимонного вкуса, обжигающего язык.
– Вот, опять. Что с вами такое?
И тут я услышала гудок уходящего поезда. Он появился из звенящей пустоты паузы, окутавшей комнату. Сначала я почувствовала тихую вибрацию состава, отделившегося от станции и набирающего силу после долгой стоянки. Поезд ехал медленно, тоскливо, не желая расставаться со мной. Сквозь мутное стекло одного из купе я отчетливо видела человека, который был мне почти другом и которого уже никогда не будет рядом. Где бы я ни была – я только что опоздала на свой поезд. Другого такого не существует.
Что делать дальше – я не знала. Поэтому просто сорвалась с кресла, махнула волосами, как щитом, резко отворачиваясь от Владислава, и выбежала вон. В узком пространстве крошечного коридорчика я зачем-то толкнула носком туфли стену, скорчилась от злости и щиплющей боли, и замерла. Из кабинета не доносилось ни звука. Немая стена качнулась мне навстречу, а голова предательски закружилась. Гнев пинал меня изнутри, обозлившись на скорое разрешение спора, он был готов стенать еще и еще, мучить меня снова и снова.