— Посмотри!
— Да! — отвечала и та с улыбкой.
Надежда Павловна встала и, извинившись перед губернаторшей, сама вышла к посланному.
— Скажи Виктору Петровичу, что мне писать к нему некогда и нечего: у меня гости… губернаторша… пускай бы сам приезжал.
Виктор через пять же минут явился, прифранченный, в шпаге и каске. У матери он поцеловал руку с нежностью, с сестрой поцеловался с улыбкой и поцеловал также руку у Петра Григорьевича, который от удивления не знал куда и глядеть: как сын тут попал, откуда, и почему его пустили, ничего он этого не понимал.
Губернаторше Виктор раскланялся модно.
Надежда Павловна поспешила его отрекомендовать.
— Старший сын мой!
— Вот уже какой! — произнесла Марья Николаевна, осматривая молодого человека: — как приятно для матери дождаться детей в таком возрасте! Вот вы теперь офицер: сколько, я думаю, удовольствия и радости доставляете вашим родителям.
— Да, разумеется! — отвечал совершенно бесстыдно Виктор.
«Много от него удовольствия и радости!» — подумала Надежда Павловна.
— Вот у меня так еще мал… мне долго не дождаться. А может быть, и совсем не дождусь, — произнесла, почти со слезами на глазах, Марья Николаевна.
«Немного, кажется, и ты-то от своего постреленка радости получишь!» — подумала Надежда Павловна, а потом, обратясь к сыну, она спросила:
— Хорошо погостил у тетеньки?
— Да-с, она теперь на богомолье уехала.
— Что такое? Прежде она в такую распутицу никогда не ездила.
— Не знаю-с!.. А мне на станции рассказывали, что Соня помолвлена, — прибавил Виктор скромно.
— Да, за богача и за генерала… за прекрасного человека, ответила Надежда Павловна.
— Бесподобный человек! бесподобный! — подтвердила Марья Николаевна.
— Ну, так вот, значит, поздравляю! — проговорил Виктор, нежно смотря на сестру.
Коля между тем, заметив у нового гостя саблю, перебрался к нему.
— Что это у тебя, сабля? — спросил он его дерзко.
— Сабля, душенька! — отвечал Виктор.
— Дай мне!
Виктор вынул.
— Не беспокойтесь: она не отпущена, — успокоил он Марью Николаевну.
— Это каска? — спрашивал Коля.
— Каска!
— Дай мне ее.
Виктор сейчас же ловко подвернул в каску платок и надел ее на голову Коле. Мальчик, с обнаженной саблей, стал ходить и маршировать по комнате.
— Ах, да он отлично марширует!.. Прекрасно! прекрасно!.. раз, два!.. раз, два!.. — командовал Виктор. — Чудесно! — прибавил он, обращаясь к Марье Николаевне, которая была в упоении.
Петр Григорьевич, думая, что сын в самом деле искренно хвалит Колю, тоже повторял: — «Отлично! бесподобно!».
— Удивительный ребенок! — восклицал Виктор.
Марья Николаевна наконец начала собираться домой, но Коля никак не хотел оставить ни каски ни сабли.
— Полно, душечка, как это возможно! — заикнулась было мать.
— Нет, нет, мамаша!.. — закричал он, задрыгав руками и ногами.
— Боже мой! оставьте у него, — говорил Виктор.
— Но мне, право, совестно! — произнесла жеманно Марья Николаевна.
— Нет, нет, мамаша, — повторял Коля и разревелся так, что его едва сунули в карету, не взяв у него ничего.
Когда проводили губернаторшу до сеней и все возвращались в комнаты, Виктор подошел к матери.
— Маменька, я могу у вас остаться? — проговорил он несовсем твердым голосом.
— Останься, тебе комната приготовлена, — сказала Надежда Павловна, показывая на видневшуюся через сени комнату, и затем, ничего больше не сказав, ушла к себе.
Виктор на несколько мгновений попризадумался, а потом повернулся и пошел в показанное ему место.
20
Капелька поэзии и море прозы
Последнее время у Сони гостила дочь их хозяина — священника, Маша — молоденькая, прехорошенькая собою девушка, преумненькая, но в то же время пресмешная: повеселиться, похохотать, а пожалуй, и поплакать была охотница. Сначала она робко ходила к Соне, а потом все чаще и чаще, и теперь выпросилась у Надежды Павловны шить Соне свадебное белье. Дела этого она была великая мастерица: точно по линейке, по размеру, ее маленькая ручка выводила мельчайшие строчки на белье. Сама Соня не умела иголки взять в руки.
Они уже с час сидели вдвоем. Соня, чем ближе подходила ее свадьба, тем становилась грустней и грустней. Маша между тем все что-то егозила на стуле.
— Софья Петровна, можно свадебную песенку спеть? — проговорила наконец она робко.
— Спой, — отвечала та.
Маша звонким, но в то же время мягким голосом запела:
— Ох, полно — перестань, не надсажай ты меня, — воскликнула вдруг Соня и залилась горькими слезами.
— Чтой-то, барышня, вы все плачете? Хорошо ли это! — утешала ее Маша, сама готовая расплакаться.
— Тошно мне, Маша, тошно! — говорила Соня, пересаживаясь к подруге и обнимая ее.
Маша была совсем счастлива.
— Что же вам тошно-то? — спросила она.
— Замуж не хочется итти… — Соня не кончила.
— Али вам не люб жених-то?
— Да… Я люблю другого! — прибавила Соня уже шопотом и скрывая свое лицо на груди Маши.
— Дело-то какое! — произнесла та, качая головой: — для-че ж вы, барышня, за того-то нейдете?
— Молод он очень, да и мать у него скверная! — произнесла Соня.
— Поди ты! — удивлялась Маша.
— А тебе, Маша, нравится кто-нибудь? — спросила Соня, уставляя на подругу свое пылающее лицо.
— Нету еще, — отвечала та наивно: — вон к папеньке семинаристы ходят, да нехороши только: нескладные такие!
— А что, Маша, как выйдешь замуж, другого любить грех?
— О, что за важность, ничего! Вот в нашем званьи, так нельзя!
— Отчего же у вас нельзя?
— Ну, батюшку-то расстригут, как попадейка-то полюбит другого.
— Стало-быть и нам нельзя! — проговорила Соня печально.
Так журчали их тихие голоски, как бы чистый, маленький ручеек среди неприступных скал и гор окружавшей их действительности.
Но дверь распахнулась, и вошел Виктор, тоже один из порядочных обломков, задерживающих их в человеке всякое искреннее чувство. Соня сейчас же поспешила обтереть слезы и сделала вид, будто бы смотрит на работу Маши. Та, в свою очередь, не смела глаз поднять: Виктор и ее, как Иродиаду, ловил в сенях. На этот раз, впрочем, он был очень серьезен и важен. Вслед за ним приехала Надежда Павловна. Виктор отнесся к ней как-то свысока.
— Что Яков-то Назарыч так долго делает в Москве? — спросил он ее вдруг.
Надежда Павловна посмотрела на него.
— Известно что!
— Он, говорят, там лечится?
Надежда Павловна еще с большим удивлением взглянула на сына.
— Кто ж это тебе сказывал?
— Водой, говорят, лечится; хорош жених! — отвечал Виктор насмешливо.
При всем старании, он никак не мог скрыть ненависть к сестре, и, кажется, величайшим бы счастием его было ее несчастие.
Надежда Павловна сейчас же поняла, к чему он это говорил.
«Этакое ехидное животное!» — сказала она мысленно себе и спросила его вслух суровым голосом:
— Что, долго ты здесь пробудешь? Долго еще продолжится твой отпуск?
Виктор, заложив руки в карманы, отвечал с важностью:
— Я здесь совсем остаюсь… поступлю к губернатору в адъютанты.
Надежда Павловна почти затрепетала от страха.
— Разве тебя берут? — спросила она.
— Вероятно! — отвечал Виктор.
Он, действительно, после первого же знакомства с Марьей Николаевной, начал беспрестанно ездить к ним в дом, ужасно как умел подделываться, взялся учить Колю гимнастике, и для этого были нарочно, по его рисунку, сделаны гимнастические орудия: лестница и козел.
Виктор был мастер производить все эти штуки и так увлекательно это делал, что, не говоря уже о Коле, который за ним лазил как сумасшедший, даже сама Марья Николаевна, несмотря на свою полноту, увлеклась и полезла было на лестницу. Виктор при этом слегка поддерживал ее и умел так это сделать, что Марья Николаевна несколько даже сконфузилась, и когда слезла с лестницы, то проговорила: