В Лондоне былые чувства испарились навсегда, словно ничего и не было. И сейчас, по приезду в Россию, понимала, что этих чувств нет, да и вряд ли они были когда-то. Просто Арис всегда был рядом, лучший друг брата, весь такой крутой и сильный. Кумир, которого я создала сама. Что ж, время детских игр давно прошло, и моё былое помешательство испарилось.
— Я приму твои условия, но ты примешь мои, — твёрдо произнесла спустя время.
— Слушаю.
Вот так. Никаких претензий и нравоучений.
— Я должна отомстить. И сама убью того, кто загнал моего брата в могилу.
— Это опасные люди, Ангел, — недовольно начал он.
Явно был против моей затеи, но и отказать открыто не мог.
— А я женщина, у которой забрали любимого человека и разрушили жизнь, — со злостью резко посмотрела на Ариса. — Пусть только попробуют меня тронуть.
Угроза была реальна, и Сокол это видел. Думаю, он не предполагал, что после произошедшего я так быстро возьму себя в руки, и уж явно не думал, что стану так опасна для окружающих. Да. Я готова была не задумываясь убить любого, кто встанет на моём пути.
К чёрту нравы! К чёрту совесть! К чёрту чувства!
Враги ещё не знают, с кем связались, и, что их ждёт. А вздумают навредить Аристарху или Герману, мой гнев станет страшнее в разы. Эти мужчины единственное, что у меня осталось от прежней жизни. Сколько бы ссор не было между нами, но они были ближе мне, чем та же самая Клэр. И пока они — моя семья. Они никогда не отвернутся от меня, не предадут и не обидят, и только им я могла безоговорочно доверять. Никому больше. И мужчины должны жить, как этого заслуживал Роберт, и все остальные «предвестники смерти». Если кто-то решил, что может вершить их судьбу, то почему я должна сидеть сложа руки? Судьба — женский род, а значит, я имею полное право быть её протеже. Я! А никакие-то мужики, возомнившие себя властителями мира.
— Ты должна многое наверстать, — сдался Сокол, отводя взгляд, а затем отлипая от дерева и идя к машине.
Последовала за ним, чувствуя, как с каждым шагом становлюсь увереннее и сильнее морально. Но…
Сейчас я буду жить местью, и это чувство не даст мне расслабиться и дать слабину. А потом? Что будет потом?
Смогу ли я спокойно жить дальше, не возвращаясь к той боли, что пытаюсь заглушить?
Да, намного страшнее было думать о будущем, в котором я могу потерять саму себя. В конце концов, месть греет лишь временно, а потом приходит опустошение и боль, в разы сильнее предыдущей.
И ещё сейчас, как в насмешку, замерла в паре метров от Хаммера, представляя на этом месте совершенно другую машину и другого человека. Довольно-таки реальные картинки из сна всплыли перед глазами совсем неожиданно и не вовремя. Рука сама собой потянулась вперёд, словно желая схватить кого-то, и тут же повисла вдоль тела. А месть, которой я так хотела жить, отошла назад, уступая своё место очередному приступу боли.
Раньше ведь я жила в столь тёмном мире из-за Роберта, в желании быть ближе к нему, защищать и оберегать. А сейчас? Возможно мне станет легче, когда я убью тех, кто убил моего брата, но… Ради кого я буду это делать? Не думаю, что мёртвым есть дело до мести, а меня это попросту может свести с ума.
«Лина, соберись! Месть позволит тебе спокойно спать по ночам и знать, что убийца брат гниёт в могиле!»- скомандовал внутренний голос.
Стало немного легче, но не настолько…
По щекам покатились слёзы, и меня затрясло.
Сжав руки в кулаки, сцепив зубы до скрежета, думала, это немного хотя бы поможет, но всё было напрасно.
Мужские объятия стали неожиданностью, а запах мяты и горького шоколада, резко ударивший в нос, почему-то ещё сильнее заставили меня заплакать.
Не стесняясь, с какой-то дикостью, вцепилась в воротник мужской куртки и, уткнувшись лбом в мускулистую грудь, разрыдалась.
Я никогда не показывала свою слабость в присутствии Сокола, и странно, что он мен даже успокоить не пытался, в конце концов мог бы ударить, чтобы в себя пришла, а он молчал. Просто стоял, удерживая меня за спину и позволял мне рыдать, трогать себя, сходить медленно с ума…
Господи, если мне ещё месяц назад сказали, что произойдёт подобное, а сам Аристарх Соколов будет обнимать меня и позволять прикасаться к себе, я бы рассмеялась. Да даже сейчас всё казалось мне бредом, а может, до сих пор сплю в больнице, под капельницами снотворного и успокоительного, а это всё мне мерещится.