Мери Макгроу ответила:
— Он жаловался, что ему трудно дышать. Я сказала, что это из-за лишнего веса и переутомления. Может быть…
— Прекрати это, — перебила ее Патти. — Ты так внушишь себе, что это твоя вина, а это неправда.
«Это скорее моя вина, — подумала она, — сегодня за обедом я просто переложила свои проблемы на его плечи».
Тут ей кое-что пришло в голову.
— Когда это произошло, у него был Поль, — сказала она. — А где он вообще?
Мери Макгроу казалась довольной:
— Я рада, что с ним был Поль. Твой Поль просто прелесть. Он всегда находит общий язык.
Был ли смысл утверждать обратное? Патти промолчала.
Мери продолжала:
— Отец всегда боялся, что ты выскочишь за какую-нибудь деревенщину, как он сам; он всегда так говорил, хотя знал, что это неправда. Когда ты привела к нам Поля, мы с отцом долго не могли уснуть, говорили о тебе и о нем, прикидывали, подходит ли он тебе. Помнишь свою свадьбу? Я не забыла. Сколько было солидных людей с его стороны, и ты, припавшая к отцу…
— Мама, — резко перебила ее Патти, — папа еще жив. И у других были инфаркты, и ничего. Ты о нем… ты о нем говоришь, как будто его уже нет с нами, а это неправда.
Мери Макгроу молчала.
— Нам просто придется присмотреть, чтобы он столько не работал, чтобы не брал все на себя.
Мери Макгроу улыбнулась:
— Нам бы мог помочь Поль. Он молод, силен и, как говорит отец, хорошо знает дело.
— Да, — машинально ответила Патти.
— Я только надеюсь, — продолжала Мери Макгроу, — что отец не узнает о том скандале, который произошел на открытии «Башни мира». Он собирался туда и хотел, чтобы я пошла с ним, но я отказалась, слишком много больших людей — губернатор, сенаторы, конгрессмены, мэр и так далее; мне в таком обществе не по себе. Но отцу это не мешает. Ему ничего не мешает. Он…
— Мама, — спросила Патти, и голос ее прозвучал решительно и властно, — что там у них за скандал?
— Это показывали по телевидению. Я услышала, когда проходила через холл.
— Послушай, я хочу знать только одно. Что там за скандал?
— Откуда-то пошел дым. Или огонь. Никто не знает толком, в чем дело. — Мери на минуту умолкла. А потом неожиданно тихо и настойчиво произнесла: — Берт! Берт! Прошу тебя!
— У папы будет все в порядке, мама.
— Разумеется. — В ней стала заметна скрытая сила. Мёри встряхнула головой, как бы прогоняя дурные мысли, и отбросила назад пряди волос.
— Ты давно уже здесь, девочка моя?
— Какая разница!
— Ожидание хуже всего, — Мери улыбнулась. — Но человек ко всему привыкает. — Она помолчала. — Теперь здесь останусь я.
— Но к нему нельзя.
— Он все равно почувствует, что я здесь. А ты беги. Попей где-нибудь чаю и прогуляйся. Когда немного отдохнешь, возвращайся. Я буду здесь.
— Мамочка…
— Я это серьезно, — сказала Мери Макгроу. — Мне нужно немного побыть одной. Помолюсь за нас обоих.
Ее голос стал тверже.
— Иди. Оставь меня с отцом, — приказала она.
Ради Бога, вон отсюда, скорее на солнечный свет, прочь из этого города, ставшего, скажи себе честно, городом смерти. Но только не твоей смерти, папочка, прошу тебя, прошу тебя. Да, конечно, этого не миновать, но все равно — не думать об этом, может быть, тогда смерть навсегда останется в тени…
Куда человек идет в такие минуты? В парк, на природу, в гущу стволов и трепещущих листьев? Куда по воскресеньям водил тебя отец, чтобы посмотреть на тюленей, пляшущих в бассейне, туда, где он покупал тебе воздушную кукурузу, множество воздушной кукурузы, а потом еще мороженое? Нет, только не в парк!
Патти шла и шла, сама не понимая куда, но видно ею владело какое-то неосознанное желание, потому что она вдруг очутилась перед величественно возносившейся к небу «Башней мира», где столько раз бывала за годы ее строительства. Но теперь Башня была тяжело ранена, она стала таким же беспомощным гигантом, как ее создатель Берт Макгроу, у вершины был заметен, как сигнал бедствия, отвратительный хвост дыма, а на площади переплетались шланги, ужасно похожие на провода и трубочки, которые вели от постели Берта Макгроу; через открытые двери они вползали в вестибюль и исчезали в густом дыму.
Повсюду были полицейские барьеры и толпа людей, толпившихся, как гиены, как зеваки на публичной казни, жаждущие новой крови и новых ужасов. Господи!
Патти показалось, что она теряет сознание.
— Вам плохо, мисс? — спросил ее темнокожий полицейский с добрым, участливым лицом. За ним с озабоченным лицом стоял другой полицейский.
— Ах, нет, — ответила Патти, — только вот… — Она показала в сторону несчастного здания.