— Сейчас ты думай о том, что тебе предстоит, — сказал я. — Потом спокойно соберешься с мыслями.
Циммерман вошел к себе, а мы с псом остались на лестнице у дверей, сквозь которые доносился приглушенный голос комиссара. Ответов жены слышно не было, словно он разговаривал в пустой комнате. Но, появившись через десять минут, он был ужасно бледен. Впрочем, возможно, это все освещение…
Заговорив, он снова стал прежним непреклонным Циммерманом:
— Теперь мне нечего терять. Поэтому — за дело!»
* * *
Вайнгартнер не был новичком в своем деле. Некоторые его достижения признавали даже специалисты за границей. Но то, что продемонстрировал в гараже Шмельца Фриш–Галатис, вызвало и у него восхищение.
Этот небольшой человечек из Цюриха с неторопливой рассудительной манерой говорить производил впечатление скорее уважаемого бизнесмена, чем прославленного криминалиста.
Методы работы были у него по меньшей мере необычными. Вначале он, не говоря ни слова, замер в воротах гаража и, прищурившись, оглядел помещение. Потом вежливо, словно принося извинения за хлопоты, попросил, чтобы все светильники, которые были в распоряжении, поочередно освещали отдельные места в гараже по его указаниям. Всю площадь гаража, включая автомобиль, станки и склад запчастей, разделил на участки, которые осмотрел самым тщательным образом. И только потом, когда все вокруг, может быть, кроме Вайнгартнера, начали терять терпение, вдруг сказал:
— По той информации, которую мне предоставили, этим автомобилем мог быть убит человек.
— Мы так считаем. Но все части машины, на которых могли остаться следы этого происшествия, были заменены и удалены, — ответил Вайнгартнер. — И мы не знаем, куда их отвезли. Просмотрели все места, куда обычно вывозят автомобильный металлолом, и все автомобильные кладбища. Ничего не нашли. Разумеется, мы не успели проверить сотни нелегальных свалок…
— Это лишняя трата сил и времени, — заметил Фриш–Галатис. — Попытаемся заняться тем, что в нашем распоряжении. Любой преступник пытается немедленно уничтожить все улики, так сказать, очистить себя и орудие убийства.
— Это мы тоже учитывали. — Вайнгартнер устало усмехнулся. — Машину здесь, в гараже, очистили раствором щелочи и тщательно промыли водой.
— А где те губки или тряпки, которыми это делалось?
— Неизвестно. Вся грязь старательно смыта в канализацию. Даже решетки на стоках прочищены сильнейшими моющими средствами.
Но эта информация не отбила у Фриш–Галатиса рабочий настрой.
— Знаете, — сказал он Вайнгартнеру, — я начинал с технических экспертиз причин возникновения пожаров. И там усвоил принцип: ничто не сгорает без остатка. Полагаю, что в несколько иной форме это подходит и к нашему случаю: ничто нельзя бесследно смыть!
От этих слов авторитет швейцарского гостя в глазах коллег Вайнгартнера еще возрос: они–то знали, что экспертизы при пожарах — сложнейший вид всех криминальных экспертиз.
Склонившись над решеткой канализационного стока, Фриш–Галатис ее поднял и осветил фонариком лоток. Но тот сиял чистотой. Он не сдавался. Достал из своего поношенного саквояжа странное устройство, состоявшее из обычного зеркальца для бритья и уровня. Немного повозившись с ними, удовлетворенно поднял глаза на Вайнгартнера.
— Отлично, сливная труба идет почти без уклона, значит, в ней наверняка сохранились остатки смытой грязи.
Снова порывшись в сумке, извлек спиралеобразный зонд с пробником на конце. Просунув инструмент в трубу, повертел его в обе стороны и наконец извлек наружу.
— Нужны пластиковые ванночки и пленка для их упаковки, — повернулся он к Вайнгартнеру.
— Вы в самом деле полагаете…
— Надеюсь, что да.
Фриш–Галатис растирал остатки нечистот, какую–то густую кашицу неопределенного цвета, по кассетам, которые ему принесли.
— Большей частью это только сгустки грязи и моющих средств, но вот здесь и несколько текстильных волокон. Может быть, под микроскопом обнаружим и следы крови.
— Полагаете, этого достаточно, чтобы сделать в нашей лаборатории анализ и добыть какие–то доказательства?
— Вряд ли. — Фриш–Галатис поднялся. Лицо его было залито потом. — То, что я нашел, — это так, для пробы. Распорядитесь вскрыть пол и разобрать канализационные трубы. С тем, что мы там найдем, можно попытаться!
* * *
Из рапорта ассистента фон Готы о результатах командировки в Афины — запись его беседы с Марией К.:
«Мария К.: Все эти сплетни, которых вы тут нахватались и которыми пытаетесь морочить мне голову, стоят не больше прошлогоднего снега. Вы же не думаете, что люди примут всерьез измышления никому неведомого полицейского чиновника или захудалого писаки–журналиста, или бредни уволенной служанки? О бреднях беглого стукача и не говорю.
Фон Гота: Именно потому я и позволил себе поинтересоваться вашим мнением о некоторых вещах. Разумеется, то, что вы скажете, останется между нами.
Мария К.: Почему бы и нет — а что вы хотите знать?
Фон Гота: Хорстман в своих записках утверждает, что вы ждали, пока доктор Шмельц разведется, чтобы выйти за него замуж. Это правда?
Мария К.: Вы же знаете, как выглядит доктор Шмельц. А теперь взгляните на меня — и поближе. Можете представить нас супружеской парой?
Фон Гота: Ну, нельзя сказать, что вы особенно подходите друг другу…
Мария К.: Вот видите! Правда совсем в другом. Я гражданка Греции и никогда не собиралась покинуть свою страну. И всегда буду ей служить, кто бы ни стоял у власти!
Фон Гота: Могу я ваше патриотическое заявление понимать так, что вы уделяли внимание доктору Шмельцу, только чтобы помочь этим своей стране?
Мария К.: Можете. И я добилась, чтобы Шмельц запретил Хорстману публиковать серию статей с клеветой на нашу страну.
Фон Гота: Но Шмельц, вероятно, считал, что ваше отношение к нему вызвано уважением и любовью?
Мария К.: Что считал доктор Шмельц — это его дело. Для меня он был одним из многих партнеров, и только. И к тому же спьяну вечно путал меня с какой–то Сузанной. А такого женщина не прощает».
* * *
В квартире Хорстманов прозвенел звонок. Хельга, покачиваясь, пошла открывать. Пригладив руками растрепанные волосы, пошлепала ладонью по опухшему лицу. Она давно уже не отрывалась от шампанского, пила, чтобы забыть… сама не знала что.
Заметив мутным взглядом, что в дверях стоит мужчина, обрадовалась — именно мужчина был ей сейчас нужнее всего. Кем бы он ни был. А был он Лотаром, другом ее покойного мужа.
Господи, давно ли закопали Хорстмана? Казалось, тысячу лет назад, не меньше. А ведь прошло всего пять часов.
— Входите же! — позвала Хельга. — Устраивайтесь поудобнее, лучше всего — прямо в постели. Ваш верный друг уже на кладбище, так что ничто вам не мешает переспать с его женой. А я ужасно нуждаюсь в утешении!
Лотар протиснулся мимо нее, плюхнулся в ближайшее кресло, вытянул ноги и изрек, словно обнаружил вдруг нечто удивительное:
— Так вы теперь вдова, Хельга!
— И к тому же веселая вдова! А почему бы и нет? Ведь вы не хуже меня знаете, что наш брак с Хорстманом давно умер.
— Возможно. Но вы при этом недурно устроились. За его счет жили на широкую ногу. И представьте себе, что теперь могли бы жить ничуть не хуже!
Хельга навострила уши.
— Ну–ка, ну–ка, Лотар, что вы затеваете?
— Хельга, вы любите жизнь и прежде всего сладкую жизнь. — Испытующе взглянув на нее, Лотар продолжал: — И вы просто созданы для такой жизни. Вот только берете слишком дешево. Уже известно, что вчера вечером Тириш за жалких несколько тысяч марок провернул с вами выгодную сделку. Вы задешево уступили права на рукописное наследство Хорстмана да еще дали ему возможность подчистить изрядно подзапятнанный мундир.
— Ну и что? За эти деньги я пару месяцев проживу как королева!
— А что потом?
— А что вы предлагаете?
— Послушайте, Хельга. То, что Хайнц погиб, конечно, очень грустно. Но почему бы хоть кому–нибудь из людей, близких ему, не получить от этого хоть какую пользу? До сих пор вы были женой репортера, который великолепно умел писать и тем прилично зарабатывал. Может быть, теперь вам стоит выйти за управляющего, который умеет делать деньги еще ловчее?