Еще одну, сэр?
Да, ответила за него Патти, разумеется, папе мне не надо. И потом, когда официант отошел: Что–то очень плохое, да?
Собственная дочь приперла меня к стене, ответа Макгроу. Он пытался сохранить легкий тон, но не был уверен, что у него получается. Не знаю, лапушка. Возможно, есть кое–что связанное с «Башней мира».
Что именно? И, будучи дочерью генподрядчика: женой субподрядчика, сама себе ответила: Какие–т махинации? Поль? Но как он мог… она запнулась, по том спокойно закончила: Разумеется, мог, почему бы и нет? Из твоих рассказов я знаю, как это бывает поставки, поддельные накладные, акты на списание. Она лев ко произносила все эти термины. Это так?
Ничего конкретного ещё не знаю, лапушка. И не буду поливать грязью человека, пока не буду уверен.
Тут появилась следующая порция. Макгроу посмотрел на нее, пригубил, но заставил себя пить по капельке. «Т сейчас нужен не стакан, а бутылка, сказал он себе, и хорошая компания, как в старые времена. С Фрэнком, с Джимми, с О'Рейли и Мактюрком имена звучали в голове как колокольный звон. Пить, рассуждать и взрываться смехом, как в давние–давние времена».
Да, папа.
Господи Боже, неужели он говорил вслух? Ставя бока он заметил, как дрожит рука.
Я слышала твои рассказы о них, сказала Патти. Жаль, что я тебя не знала тогда. Он уже овладел собой.
Мне было уже под сорок, когда ты родилась, пушка.
Я знаю.
А бедняжка Мери была всего на год моложе.
Это я тоже знаю. Но мне никогда не мешало, что мои родители были старше других. Да вы и не были.
Ну, не знаю, ответил Макгроу. Молодость прошла, а тут вдруг появилась ты. Он улыбнулся. Мы очень хотели тебя, лапушка. Когда ты появилась на свет, здоровая и невредимая, я упал на колени и возблагодарил Господа.
Он снова поднял свой бокал.
Давай закажем поесть.
Казалось, Патти его не слышала.
Что с ними стало, с Фрэнком, с Джимми, с О'Рейли и… как же его звали… Мактюрком?
Да. Это был такой могучий волосатый ирландец, плечи, как висячий мост. Макгроу помолчал.
Что с ними стало? Я не знаю, лапушка. Да, ну и денек. Сплошные разбирательства и воспоминания.
Однажды я видел сон. Лезем мы с друзьями на какую–то гору. Карабкаемся все выше и выше, и попали в туман. Я их уже не вижу, даже голосов не слышу, но нечего делать, надо лезть дальше.
Он вздрогнул и невидящим взглядом уставился куда–то вдаль, как будто вглядываясь в свое прошлое. Ему понадобилось немалое усилие, чтобы вернуться назад, в сегодня и продолжать.
На вершине той горы я выбрался, наконец, на солнце. Огляделся, но никого не увидел. Что стало с остальными, я так и не узнал. Думаю, этого человек никогда не знает. На вершине он всегда остается один.
Он уже хотел кивнуть официанту, но вдруг спохватился.
Подожди, ты мне что–то хотела сказать?
Я хочу уйти от Поля, папа. Точнее, хотела. Но если он угодил в неприятности… она улыбнулась, посмеиваясь над собой. Я не хочу строить из себя благородную Даму. Благородные дамы невыносимы, потому что все портят этим своим благородством. Но если у Поля неприятности, то сейчас не время бросать его, папа?
He знаю, лапушка. Не знаю, что тебя толкнуло на это. Макгроу замялся. Ты мне не хочешь рассказать?
Сколько раз он уже задавал этот вопрос, и знал, что ответит «да», иначе она вообще не затевала бы этот разговор. Он спокойно смотрел на дочь и ждал.
Патти снова улыбнулась:
Ты меня видишь насквозь, папа. Нам никогда не стоит вместе играть в покер. Макгроу не ответил.
Меня толкнула на это самая банальная из все причин, начала Патти, хотя сегодня она… ей вряд ли придают особое значение. Думаю, большинство женщин не слишком переживают, если их мужья погуливают на стороне. Но я да.
Макгроу сидел молча, стараясь подавить приступ ярости. Наконец сказал:
И я тоже. И мама.
Я знаю. Патти ласково улыбнулась. Вы привели мне старомодные взгляды. И я этому рада. Макгроу снова помолчал. Потом спросил:
Ты знаешь, с кем?
Зиб Вильсон.
А Нат знает?
Я у него не спрашивала. Наступила тишина.
Наверно, начал Макгроу, если бы у вас были дети… Я знаю, что это старомодно…
Детей у нас никогда не будет. Это ещё одна причина. Поль сделал вазэктомию. Прошло немало времени, пока он соизволил мне это сообщить, но это так.
Патти взяла меню. Потом ослепительно улыбнулась:
Ну, а что у тебя новенького? Полагаю, мистер Man гроу, вам стоит заказать поесть. Или вы хотите накачаться одним спиртным, старый пьяница?
«Боже, сказал он себе, если бы я мог так относится к своим проблемам! Но не получится».
Ты говоришь, как…
Глаза Патти подозрительно заблестели.
А ты, папа, говоришь… Она запнулась.
На глазах у неё появились слезы, и она, достав бумажный носовой платок, принялась сердито вытирать глаза.
А, черт! вырвалось у нее. Черт! Черт! Черт! Я не собираюсь реветь.
Иногда, ответил Макгроу, человек должен или разреветься, или разбить что–нибудь вдребезги. Я тебя понимаю, лапушка.
* * *
Из ресторана в редакцию Зиб вернулась на такси. В кабинете упала на стул, сбросила туфли и, не замечая груды рукописей на столе, невидящим взглядом уткнулась в стену.
Она ни на миг не поверила тому, что Поль Саймон сказал о Нате: что этот тип с Дикого Запада, с которым не стоит перегибать палку. О Нате у неё было свое мнение.
С другой стороны, насколько хорошо она знает своего мужа? Насколько вообще можно знать другого человека? Эта проблема постоянно обсуждалась в рассказах, которые ей приходилось читать по работе. Видимо, есть в ней что–то существенное.
Они с Натом были женаты уже три года, и хотя их брак был относительно непродолжительным, этого было достаточно, чтобы узнать подход Ната к обыденным каждодневным вещам, а ведь именно он говорит об основных чертах характера.
Нат каждый вечер аккуратно вынимал все из карманов и развешивал свою одежду. В ботинки он вставлял колодки. Пасту выжимал не сверху, а обязательно от конца тюбика, и Зиб была уверена, что, чистя зубы, он отсчитывает ровно тридцать секунд или сколько там положено, сорок пять? Двадцать один, двадцать два, двадцать три…
Зиб спала беспокойно. Нат, наоборот, ложился на спину и больше уже не шевелился. И не храпел. И он был не из тех, что распевают утром под душем или просто действуют на нервы; за завтраком, состоящим из сока, яйца и кофе, был весел и не гремел посудой, как будто воюя с врагом.
Утренние пробежки в парке, дорога пешком на работу и с работы и зарядка в течение дня поддерживали его отличную физическую форму. Бег трусцой и пешие прогулки Зиб бы ещё вынесла, но зарядка была для неё уже чересчур, хотя Нат ей и объяснил, что она необходима из–за старой травмы позвоночника, вызванной падение с лошади где–то в дурацких горах на Западе.
Нат не давал чаевых ни официантам, ни таксистам. Всегда был точен. «Мартини» он предпочитал «бурбон», что вначале казалось странным, но теперь уже стало привычным. Он с удовольствием любовался красивыми женщинами, но Зиб могла побиться об заклад, что дальше взгляде дело не идет. Их сексуальная жизнь была приятной, разнообразной и не перешла в простую привычку, как это не редко бывает.
Где же во всем этом мог скрываться характер, который обнаружил Поль Саймон?
А почему её это вдруг так заинтересовало? Может она представить Ната в роли разгневанного мужа, который бросит ей в лицо обвинение в измене и, если верить Полю, примет ответные меры? Нечто подобное сообщен ям в «Дейли ньюс» или, кстати говоря, тому, что описав в дюжине рукописей, валявшихся у неё на столе? Ерунда.
Если Нату чего и недостает, так это агрессивности. Зиб помнит, как однажды вечером заговорила об этом его не достатке. Она сказала:
Ты ведь способнее, чем думаешь. И Бен Колдуэлл это знает. Чего бы иначе он так тебя продвигал?
Больше некого, улыбнулся он. Еще вопросы есть?
Вот чего в тебе я терпеть не могу продолжала Зиб, так это твою невозмутимость. Знаешь, я в жизни не видела, чтобы тебя что–то расшевелило.