То, о чем вы мне рассказываете, ваше внутреннее дело. У меня нет желания в него вмешиваться. Решайте все сами с Бертом Макгроу.
Вам, разумеется, виднее, ответил Нат, но разве иногда не бывает так, что чтобы закончить в срок уникальное сооружение, перестают обращать внимание на точное соблюдение противопожарных норм или вообще их обходят?
Он старался быть как можно тактичнее. Но все усилия пропали впустую.
Нет.
Никогда?
Я же сказал.
К чертям тогда тактичность!
Все это чушь, сказал Нат, и вы это прекрасно s знаете. Большинство инспекторов пожарной профилактики порядочные люди, как и большинство полицейских, а большинство строительных инспекторов и большинство поставщиков, и большинство ошибок, которые случаются, они делают с наилучшими намерениями. Он помолчал. Но таковы не все, и вам это прекрасно известно.
Тим Браун ответил:
Двери прямо за вами. Я не знаю, на что вы намекаете, но не намерен дальше вас слушать. Вон!
Нат не обращал внимания и продолжал.
Предположим, сказал он, предположим, что просто…
Я сказал вон!
А я считаю, что вы не имеете права, ответил Нат, и ещё представьте тот скандал, который произойдет, если вы меня выставите, а в Башне и в самом деле что–то случится. И после паузы добавил: Могут подумать, что у заместителя шефа пожарной охраны Брауна рыльце в пушку, а? Или вам и это не страшно?
Тим Браун уже поднимался с кресла, но тут вдруг снова сел. Ночной кошмар каждого государственного служащего возможность обвинения в коррупции, что истинного, что ложного. Поэтому Тим Браун заколебался.
Я никого не обвиняю, продолжал Нат. Мне только не хватало обвинения в ущербе чести и достоинства! Но я ещё раз хочу сказать, что кто–то, видимо, провел изменения в электрической сети здания, и эти изменения, возможно, снижают запроектированный уровень безопасности, и что если подобные отступления были допущены и в отношении противопожарного оборудования, чтобы не задерживать запланированное открытие, то, если, не дай Бог, что–то случится, мы все погорим и никто не поможет.
Он откинулся на спинку кресла.
Возможно, я гоняюсь за призраками. Надеюсь, что так. Теперь можете сказать, что я сумасшедший, и я принесу вам извинения за потерянное время.
Браун все ещё молчал, усиленно размышляя. Наконец произнес
Чего вы хотите от меня?
Это ваше дело, но…
Так не пойдет. Вы приходите сюда, кричите: «Пожар!», а потом умываете руки и отходите в сторону. Вы…
Если вы перестанете выпендриваться, ответил
Нат, мы сможем поговорить по существу, но не раньше. Он встал. Теперь это ваша забота. Он направился к дверям.
Подождите, задержал его Браун. Садитесь.
На его лице проступила усталость. Он глубоко вздохнул, пытаясь вернуть самообладание, потом неторопливо сказал:
У меня больная жена, язва и нехватка пожарных, и это в городе, полном людей, которые плюют на безопасность, которую мы им пытаемся обеспечить, которые думают, что пожарные устройства это игрушки. Вы знаете, что за по следнюю неделю я потерял двоих, двое ребят лишились жизней только потому, что выехали по ложной тревоге?
Он покачал головой.
Но ничего. Это мои проблемы.
Он открыл ящик стола, достал пачку сигарет, из одной вытряхнул табак, разорвал её пополам и со злостью бросил остатки в мусорную корзину. Потом бросил пачку обратно в ящик и сердито захлопнул его.
Сегодня две недели как я не курю, объяснил Заставил себя успокоиться и добавил: Попытаемся по говорить спокойно. Чего конкретно вы хотите?
«Это уже лучше», подумал Нат и начал отсчитывать пункты на пальцах.
Во–первых, здесь куча копий чертежей с изменениями первоначальных решений, на них моя подпись, но я их не подписывал. Можно предположить, что кому–т эти изменения были выгодны. Джо Льюис, проектант оборудования, как раз пытается выяснить, насколько он» серьезны.
Откуда вы знаете, что они были проведены?
Нужно предполагать, что были. Ведь вы, пожарники, так считаете? Предполагаете наихудший вариант пытаетесь с ним бороться. Не все промасленные тряпки самовозгораются, но вы утверждаете, что все они пожароопасны.
Это было правдой, и Тим Браун, который успел немного успокоиться, согласно кивнул.
Это не мое дело, заявил Нат, я только строю до гадки, но могу себе представить уйму людей, которые могли что–то пропустить, потому что знали, что в здании никто жить не будет, и ещё потому, что знали сегодняшняя церемония была запланирована давным–давно и её не отменить. Он помолчал. Есть ли давление в гидрантах, на месте ли пожарные рукава, в порядке ли противопожарные двери и не загромождены ли они, работают ли системы пожаротушения и вспомогательные генераторы не знаю, что здесь по вашей части, а что по части строительного надзора; я думаю, вы работаете заодно.
Да уж, Браун устало улыбнулся, по крайней мере, пытаемся. И с полицией тоже.
Это следующий вопрос, продолжал Нат. Площадь кишит полицейскими. Полагаю, потому, что кто–то боится неприятностей.
«И признайся, сказал он самому себе, что у тебя тоже нервы сдают».
Он думал о мигающей сигнализации лифтов, о тихом гуле движущихся тросов, о том, что кто–то свободно разгуливает по пустому зданию.
В нынешние времена, ответил Браун, когда психи бросают бомбы, ни с того ни с сего стреляют в толпу, всегда есть чего бояться. Он вздохнул. Ладно, посмотрим, что я смогу выяснить. И постараюсь, чтобы Башня охранялась так надежно, как только можно.
Эти слова воскресили мысль, о которой Нат уже забыл.
Такое огромное сооружение, задумчиво сказал он, несмотря на все защитные системы, заложенные в проекте, несмотря на всю нашу заботу, несмотря на попытки предвидеть все и учесть любые возможные опасности, в сущности, весьма уязвимо, не так ли?
Браун открыл ящик стола, голодным взглядом уставился на пачку сигарет и сердито захлопнул ящик снова.
Да, ответил он, такое огромное сооружение весьма уязвимо. И чем здание больше, тем оно ранимее. Но вы об этом просто никогда не думаете.
Теперь уже думаем, сказал Нат.
Назад, к Колдуэллу он шел, как всегда, пешком. Бена Колдуэлла уже не было, он отбыл на торжество в Башне.
Нат прошел в свой кабинет, сел и уставился в чертежи, приколотые к стене.
Он также убеждал себя, что видит призраков, когда с рюкзаком на спине один взбирался в горы и на высоте четырех тысяч метров наткнулся на следы самого большого медведя, которого когда–либо видел, на следы, где ясно были видны длинные кривые когти, прямо кричавшие, что это гризли.
Некоторые утверждают, что гризли уже вымерли, или почти вымерли. Это «почти» не сулило ничего хорошего. Одного гризли более чем достаточно: один гризли значит всего на одного больше, чем человеку нужно.
Гималайский совсем другое дело; человек его не трогает, и он сам, если это не медведица с медвежатами, тол не обращает на человека внимания. Но гигантский горный медведь не знает других правил игры, кроме своих собственных: гризли берет все, что захочет, и страшен в гневе.
Он способен обогнать лошадь и одним ударом лапы прикончить пятилетнего быка. Разыскивая добычу вроде сусликов или кроликов, может одним движением лапы перевернуть камень, непосильный даже для двоих.
Когда люди ловят гризли или его родственника большого алясского бурого медведя, то никогда, никогда не стреляют, разве что в воздух, иначе, как уверяют кто это испытал, будь ружье хоть максимального калибра, гризли все равно до вас доберется, а это конец. Вот у Ната ружья и не было.
Все это пришло ему в голову, когда на горном склоне высоко над границей леса, под завывание ветра он увидел те следы. До самого вечера тогда он не мог избавиться желания оборачиваться во все стороны одновременно, ночь, проведенная без сна в спальном мешке, была ещё хуже; каждый ночной звук, каждое завывание ветра сред камней раздавалось как колокол тревоги, и сон, несмотря на усталость от тяжелого дня, все не приходил.