Это всегда было его коньком, сказал сенатор Бет, эти бытовые аналогии. Он встал. Как философ, Бент, он взглянул снизу вверх на губернатора, вы не светоч мысли, но некоторые из ваших аргументов заслуживают внимания. Я их обдумаю на досуге.
На пороге он остановился, нерешительно махнул рукой.
Кстати, только что прошел номер двадцать один, он сказал это Бет. Знаете, та голая баба. Она думала…
У меня номер сорок девять, ответила Бет и заставила себя улыбнуться.
Сенатор заколебался, потом ещё раз махнул рукой вышел.
Итак, мы получили ещё несколько минут, сказал губернатор. Улыбнулся Бет. О чем задумались?
Все, что вы ему сказали, неторопливо ответила Бет, можно отнести и к вам, да?
Скорее всего. Губернатор снова рассмеялся. Но разница в том, что когда человек говорит это о себе, то ему не обязательно верить.
Мне кажется, я понимаю вас, Бент. И она улыбнулась. По крайней мере, я так думаю.
Были времена, сказал губернатор, когда я делал вещи, которыми не следует гордиться, или допускал, чтобы их делал кто–то другой, что одно и то же, и все только того, чтобы достичь цели, стоившей, как я считал, такого компромисса. Знаю, что могу обманывать сам себя, по крайней мере на время. Думаю, это умеет каждый, и некоторые навсегда.
По–моему, вы порядочный человек, Бент, в лучшем смысле этого слова.
Благодарю вас.
По–моему, вы лучше и сильнее, чем сами думаете. За вами идут люди. Вы человек, которого люди слушают.
Поосторожнее с этим подхалимажем, хотя он мне и очень лестен.
Бет завертела головой.
Сенатор был прав. Пока человек не столкнется с чем–то подобным, он обманывает самого себя. Но я не лгу. То, что нас ожидает, надрывает мне душу. Не хочу умирать.
Губернатор взял её руку.
Это очень мило с вашей стороны, сказал он и ласково улыбнулся. Но скажите мне, какой номер вы вытянули? Двадцать первый?
ГЛАВА XXXI
19. 23–19. 53
Небо на западе уже потемнело, и начал сгущаться вечерний сумрак. Гиддингс стоял на пороге трейлера, наблюдая.
Что–то дело затягивается, сказал он. Потом оглянулся на Брауна и пожал плечами. Чудо? И Красное море расступилось? Он покачал головой и тыльной стороной ладони устало провел по лбу. На нем осталась черная полоса.
Сержант Оливер сообщал вниз одно за другим имена тех, кто уже оказался в безопасности, Патти отыскивала их в списке и вычеркивала.
Голос Оливера как раз сообщил по рации:
А эта сама себя не узнает, а я тем более. Нат спросил:
Что, у неё в сумочке нет никаких документов?
В сумочке? загрохотал сержант. У неё не то что сумочки, платья нет! Потом тише в сторону: Ну вот, девушка, с вами уже все. Держитесь этих двух полицейских, они о вас позаботятся. И снова в рацию: Ладно, как–нибудь выясним.
Патти сказала:
Кто бы это ни был, уже двадцать первый номер! Она улыбнулась Нату. Спасибо вам.
Нат неожиданно встал из–за стола, подошел к дверям и взглянул на верхушки небоскребов. Прищурившись, различил спасательный пояс, который снова был с грузом на пути вниз на крышу Торгового центра.
Он знал, что в банкетном зале трое или четверо мужчин осторожно вытравляют вспомогательный линь, чтобы пояс не летел вниз как сумасшедший и не перепугал пассажирку до смерти, не выронил бы её и она не рухнула бы с криком с четырехсотметровой высоты вниз на площадь. Гадал, кто сейчас находится в поясе.
Потом отвернулся, снова вошел внутрь и остановился возле Патти.
Теперь все дело в том, сказал он, сколько осталось времени. Сколько их мы сумеем спустить вниз?
Может быть, и всех, ответила Патти. Потом помолчала. По крайней мере, я надеюсь. Она снова замолчала и испытующе посмотрела Нату в лицо. Вы думаете, нет?
Нат молча покачал головой, потом сказал:
Если бы я знал, что там происходит. Там, наверху, в банкетном зале. Он показал рукой. И внутри, в ядре здания. Когда все кончится, займемся изучением того, что останется, и постараемся понять, что произошло. Он снова покачал головой. Но знай мы это сейчас, было бы лучше. В самолетах не случайно устанавливают автоматические регистрирующие устройства «черные ящики». Если самолет разобьется и прибор уцелеет, он точно покажет все обстоятельства в момент катастрофы. Он задумчиво помолчал. Возможно, по тем же причинам наши контрольные приборы тоже следовало бы размещать вне здания. Это был повод для размышления. Нат задумался.
Патти смотрела и слушала. Та часть её существа, которая в этот миг находилась там, улыбалась. Отец всегда тоже мысленно не расставался со своей работой. Она не сомневалась, что настоящие мужчины все таковы. Она просто молчала, чтобы не мешать Нату, не прерывать нить его размышлений.
Эта катастрофа, сказал наконец Нат, должна заметно изменить наше мышление. Мы жили в блаженном убеждении, что успехи и ошибки взаимно компенсируются. На этот раз не получилось. Вместо того они наложились друг на друга, и вот вам результат. И потом добавил: Вспомните «Титаник».
Аналогия между «Башней мира» и «Титаником» была натянутой. Оба события объединял только неизбежный катастрофический финал, хотя одно из них развивалось в необычной, а другое в повседневной обстановке.
«Титаник» пересекал океан в те дни, когда это ещё могло считаться событием. В необычной обстановке таились незнакомые опасности; их существование было вполне реальным.
А здесь было всего лишь здание, обычное, разница только Б размере, а не в принципе. В здание человек входит ежедневно, ездит в лифтах, творит все, что вздумается, и ничего не происходит. То, что произошло на этот раз, не воспринималось поначалу всерьез. Удача попытки со спасательным поясом у многих действительно развеяла страхи.
Ах, там ведь все ещё поют, и некоторые молятся, и некоторые пьют и танцуют, ожидая, когда подойдет их очередь и они будут спасены. Но люди поют, пьют и танцуют каждый день и молятся каждую неделю, когда и в помине нет никаких кризисных ситуаций.
Останки Гровера Фрэзи под белой скатертью были уже забыты. О смерти Поля Норриса они только слышали. Обгоревшие брови двоих пожарных не были достаточным доказательством, что катастрофа уже стучится в двери.
Зато здесь был спасательный пояс, и одна женщина за другой преодолевала пропасть между зданиями, оказываясь в безопасности. Но все же…
Суть была в том, что из всех этих людей наверху только горстка поняла и смирилась не только с тем, что катастрофа приближается, но и с тем, что она неизбежна.
Это понял и смирился Бен Колдуэлл. Чтобы прийти к такому убеждению ему не нужны были сложные расчеты. Хватило небольшой прикидки.
Сто три человека тянули жребий.
Один рейс спасательного пояса туда и обратно продолжался чуть меньше минуты.
Значит, нужно было сто три минуты, чтобы эвакуировать всех из банкетного зала.
Если учесть, что температура в ядре здания смогла деформировать стальные направляющие лифтов, то останется ли банкетный зал безопасным убежищем ещё час и сорок три минуты?
Нет.
У губернатора не было и близко подобных технических познаний, но он тоже все понял и смирился с ситуацией.
Нужно бы увеличить скорость, сказал он Бет. Но ничего не получится. Он вспомнил предупреждение Ната Вильсона.
В канцелярии становилось все жарче. Губернатор вспомнил аналогию с гнездом на верхушке дерева, о котором говорил пожарный Хоуард: рано или поздно огонь; подберется к нему, и на этом для птенцов все кончится. Мы как те же птенцы, пришло ему в голову, только не умеем летать. Его так и тянуло грохнуть кулаком об стол. Но сдержал себя.
В дверях появился мэр Рамсей.
Паола уже отбыла, сказал он. Я видел, что с–ней все благополучно. Обернулась и помахала мне. Он помолчал, вспоминая. Слава Богу!
Я рад, сказал губернатор. Я очень рад за вас, Боб. Бет улыбнулась.
И я тоже. Губернатор спросил:
Какой номер вы вытянули, Боб?