Бент, она запнулась. Ее глаза перестали улыбаться.
Я не хочу закончить свою жизнь низким эгоистичным поступком, сказал губернатор. Неожиданно он улыбнулся. Собственно, и это тоже эгоизм, признаю. Не мо избавиться от своего позерства.
Он подошел к ней и протянул руку.
Идемте!
Они вышли из канцелярии, держась за руки. В зале, этот раз все словно вымерло. Из приемника по–прежнему лилась музыка, но никто её не слушал.
Губернатор сказал генеральному секретарю:
Номер сорок девять пропустили, Вальтер. Вот она.
Кэрри Уайкофф, увидев это, раскрыл было рот, но тут же молча закрыл его. В зале было тихо. Генеральный секретарь улыбнулся Хоуарду:
Значит, я ошибся, заметил он. До меня их ещё восемь.
Бет воскликнула:
Бент!
С Богом, милая! Губернатор заколебался, но все же улыбнулся: И поймайте за меня отличную форель!
Отвернувшись, он быстрым шагом вернулся в опустевшую канцелярию.
* * *
Шестьдесят один, раздавался голос шефа пожарной охраны.
Шестьдесят два!
Кэрри Уайкофф рванулся вперед. Сенатор загородил ему путь.
У меня номер шестьдесят пять, выдавил Кэрри и протянул руку с листком бумаги.
Сенатор мельком взглянул на нее, потом кивнул и шагнул в сторону.
Точно.
Гигантская конструкция раскалялась все сильней. Огонь поднимался все выше и выше, разгоняя вечерние тени.
На площади стало уже темно и там включили прожек тора. Фигуры, двигавшиеся в их лучах, бросали на стояв шее в дыму здание фантастические уродливые тени.
Толпа за полицейскими барьерами вела себя спокойно, никто не шумел и не кричал.
Постовой Шеннон сказал:
Это мне кажется похуже, чем в аду, Френк.
Ну да, голос Френка Барнса звучал спокойно и серьезно. Не видно только несчастных грешных душ.
Высоко над ними, все ещё в лучах заходящего солнца, снова вынырнул спасательный пояс и двинулся в свой бесконечный спуск на крышу Торгового центра.
Ты думаешь, им удастся спасти всех? спросил Шеннон. Барнс развел руками.
Даже если получится, этот ужасный день никто никогда не забудет. Он помолчал, потом добавил: Никто из нас.
* * *
Семьдесят шесть! объявил шеф пожарной oxpaны. Он уже охрип от дыма и усталости. Закашлялся и никак не мог остановиться, разрывая грудь глубоким давящим кашт лем.
Сенатор отвернулся от окон. Ему стало тяжело дышать. Он окинул взглядом весь зал.
На противоположной стороне у противопожарных двер белела скатерть, прикрывавшая останки Гровера Фрэзи.
В кресле возле них сидел кто–то, обвисший как мешок, запрокинув голову с открытым ртом. Сенатор не знал кто это, но, как ему показалось, человек уже не дышал.
Бен Колдуэлл лежал на полу посреди комнаты, там, где упал. Его тело скорчилось в позе эмбриона. Он не двигался.
Официант, сидевший на полу, протянул сенатору бутылку. По его лицу блуждала безумная ухмылка.
Большое спасибо, ответил сенатор. Но я пои подожду. Голос его звучал глухо и тяжело. Он с трудом выпрямился и направился в канцелярию.
Губернатор сидел в кресле у стола. Поднял на нег взгляд, улыбнулся и закашлялся. Когда приступ кашля прошел, сказал:
Садитесь, Джейк. О чем будем беседовать?
Оливер с Кронски извлекли мужчину из спасательног пояса.
Поддержите его, сказал сержант и добавил погромче: Дайте ему кислород!
Махнул рукой в сторону Башни и спасательный пол медленно тронулся в обратный путь.
Семьдесят семь! сообщил Оливер по рации. Фамилия Бухгольц. Нужна медицинская помощь.
Он стоял, могучий и невозмутимый, как скала, не свод глаз с окон Башни, пока Кронски потравливал страховочный конец спасательного пояса.
Здесь, на крыше Торгового центра, и раньше было холодно. Теперь же, в последних лучах заходящего солнца, мороз пробирал прямо до костей. Кронски потопал ногами и начал тереть руки.
Здесь и белый медведь бы закоченел, сказал он. По сержанту не было заметно никаких признаков испытываемых им неудобств.
Вспомните о тех беднягах наверху, сказал он. Уж у них–то тепла хватает с избытком. И тут же: Смотри! У него впервые сорвался голос. Смотри! Пояс сорвался!
Спасательный пояс вылетел в окно. Начал падать под собственным весом, описывая огромную дугу, все быстрее и быстрее, подпрыгивая и раскачиваясь, как сумасшедший.
Господи Боже, вскричал Оливер, все кончено! Он показал рукой,
В окно проскользнул, как змея, основной трос, и его конец болтался в воздухе, потому что его оттягивали все ещё державшиеся узлы. Трос расплавился от раскаленной балки, к которой был привязан, и теперь падал и падал в пропасть.
В сторону! крикнул сержант и отскочил сам, потому что тяжелый трос со свистом хлестнул по месту крепления к крыше. Потом замер. Оливер пытался рассмотреть, что происходит за окнами. Протянул руку: Бинокль!
Молча обшарил биноклем весь ряд окон банкетного зала, потом отпустил его и оставил болтаться на ремешке. Медленно поднес ко рту рацию:
Крыша вызывает трейлер.
Трейлер слушает, отозвался Нат. Голос Оливера звучал монотонно:
Трос лопнул. Спасательный пояс упал вниз. Пустой. Нат тихо произнес:
Господи Боже!
Но это уже не важно, продолжал сержант. Я не вижу, чтобы там кто–то двигался. Думаю, все кончено. Он помолчал. Мы сделали все, что могли, но этого оказалось мало.
Было 20.41. С момента взрыва прошло четыре часа восемнадцать минут.
Эпилог
ГИБЕЛЬ БОГОВ
Они молча шагали в вечерней прохладе, квартал за кварталом, без всякой цели, погруженные каждый в свои мысли.
Наконец остановились, как будто услышав неведомый сигнал, остановились и оглянулись.
Шпиль гигантской Башни отражал последние лучи солнца. Под ним в густевших сумерках светился раскаленный каркас. Уже не казалось, что он корчится в муках. Он еазался тлеющими углями, остывавшими в потухшем костре.
Сержант был прав, заметил Нат. Мы сделали све, что могли, но этого оказалось мало. Может быть, мы сделали не все, тихо добавил он странным тоном. Может быть…
Все уже кончено, ответила Патти. Не думаите больше об этом и продолжайте свой путь.
Куда?
Вперед. Голос Патти звучал ласково. Вперед, а не назад. Человеку нельзя возвращаться. Она помолчала. Все это уже позади. Все.
И они снова зашагали вперед. Вместе.
Ханс Кирст
Вам решать, комиссар!
В пятницу на масленичной неделе незадолго до полуночи в предместье Мюнхена был обнаружен труп мужчины. Жертвой оказался журналист Хайнц Хорстман. Три дня понадобилось, чтобы найти преступника.
Но история эта вызвала целую цепь осложнений. Хайнц Хорстман не раз угрожал интересам многих влиятельных лиц и целых общественных групп. Разоблачал лжецов и мошенников, их растраты и аферы, вскрывал моральную нечистоплотность признанных столпов общества, и даже после смерти его они не чувствовали себя в безопасности.
Смерть журналиста повлекла за собой новые жертвы. Не стали исключением и служащие криминальной полиции. По крайней мере один из них.
Глава I
Комиссар Мартин Циммерман прибыл на место незадолго до полуночи. Дело было в Мюнхене, на Нойемюлештрассе, 22/24, в тихом предместье Гарн — квартале небольших вилл с тщательно ухоженными садиками. Летом там, пожалуй, неплохо.
Но стояла зима, лил ледяной дождь, ни намека на снег, и температура — ноль градусов. В конце января мюнхенцы ежегодно празднуют Фастнахт — Масленицу. В десятках прекрасно освещенных, роскошно убранных и, безусловно, доходных для владельцев танцевальных залов собираются тысячи людей, жаждущих веселья и развлечений.