Фон Гота понял, что это уловка Вольриха, который решил атаковать, чтобы не оказаться припертым к стенке. Отхлебнув из бокала пива, он спокойно спросил:
— Вы всю ночь были здесь, в театре?
— А меня видели где–то еще? — спросил Вольрих, стараясь казаться невозмутимым.
— Этого я не утверждаю.
— Зато намекаете! — вновь атаковал Вольрих, почувствовав неуверенность молодого криминалиста. — Будьте добры объяснить мне, с какой стати вы задаете подобные вопросы! И я еще подумаю, буду ли вообще отвечать.
Фон Гота выпил еще пива, отодвинул бокал подальше и решил поставить все на карту.
— Погибший, о котором упоминал комиссар Циммерман, — это Хайнц Хорстман.
— Правда? — выдавил Вольрих. — Как это могло произойти? Черт, какое свинство! Ну теперь начнется.
— Не похоже, что это вас слишком опечалило или даже расстроило, — констатировал фон Гота.
— А с какой стати? — недоуменно возразил Вольрих. — Хорстмана никто терпеть не мог, от него были одни неприятности!
— У кого?
— У всех, кто имел с ним дело. — Казалось, Вольрих заговорил в открытую. — Хорстман был из тех, кто сует свой нос в любую дырку. Он был ужасный нахал. С ним никто и ни в чем не мог быть уверенным.
— Значит ли это, что вы испытывали антипатию к Хорстману?
Вольрих рассмеялся:
— Вовсе нет — мы с ним были приятели.
— С его женой тоже?
— Да, и с ней тоже. — Тут Вольрих вдруг заинтересовался: — А что с ним, собственно, случилось?
— Возможно, — осторожно сказал фон Гота, — он попал под машину.
— Возможно, — усмехнулся Вольрих, — но вы–то служите не в дорожной полиции, а у Циммермана, в отделе по расследованию убийств. И что же именно вы собираетесь от меня узнать?
— Где вы находились между двадцатью двумя часами и полуночью?
— Где–то здесь. И буду утверждать это до тех пор, пока вы не докажете иное. Но делать это вам вообще–то не советую. Не потому, что я лично знаком с полицай–президентом, министром юстиции и еще кое с кем. Как мне кажется, вы, видимо, вообще представления не имеете, во что вляпались.
* * *
Фрау Сузанна, супруга Петера Вардайнера, сообщила сразу после смерти своего мужа:
— В тот вечер в театре я была не в настроении. Меня беспокоил муж. Он был агрессивнее, чем когда бы то ни было, особенно в отношении Шмельца. Но Шмельц был для нас обоих больным местом. Еще до того как выйти за Петера, я ведь встречалась и со Шмельцем. Конечно, я не имею в виду интимные отношения, о связи речи не шло, мы были добрыми друзьями. Когда я пыталась заговорить об этом, Петер всегда переводил разговор на другое. Но я подозревала — он делает так для того, чтоб не узнать правду. Правду, которой он опасался, хотя совершенно напрасно. Между мною и Шмельцем никогда ничего не было.
Так вот, поведение Петера в ту жуткую ночь в театре заставило меня думать, что в нем вдруг прорвалась долго сдерживаемая ненависть к Шмельцу, вызванная подозрением о нашей былой связи, и что он решил схватиться в открытую.
Я попыталась отвлечь его: «Когда же ты успокоишься и займешься чем–нибудь повеселее? У тебя полна редакция прелестных молодых девушек, в конце концов есть и я. Выкинь ты из головы этого Шмельца. Вспомни о своем здоровье — и думай о радостном и веселом». Но он лишь смеялся и, возомнив, что с ним ничего не может случиться, повторял: «Я себя чувствую так здорово, что могу сдвинуть горы!»
* * *
Комиссар Циммерман отвел Анатоля Шмельца в сторону, к стойке с сосисками, где уже ждал Фельдер. Разговоры того рода, что предстоял комиссару, по основным правилам следственной практики никогда не велись без свидетелей.
— Чем могу быть полезен? — снисходительно начал Шмельц.
— Прежде всего я должен вам кое–что сообщить, — заявил Циммерман, держась, как обычно, сдержанно.
— О чем же?
— О Хорстмане, который, по нашим сведениям, занимал в вашей газете видное положение.
— Видное положение — слишком сильно сказано, — поправил его Шмельц. — Хорстман был всего лишь одним из множества репортеров нашей газеты…
— Был? — тут же переспросил Циммерман.
— Ну да — я не знаю, что он натворил или что там вы собираетесь ему навесить, но должен вам сказать, что Хорстман — только это между нами — давно не пользуется былым доверием.
— Ну, думаю, ему от этого ни жарко ни холодно, — оборвал его Циммерман, — потому что он погиб.
Фельдер удивленно уставился на начальника, сочтя было, что комиссар поспешил, не сдержался. Или нет? Взглянув на Шмельца, заметил, как тот отшатнулся.
— Господи, что вы говорите? Хорстман погиб? — Шмельц прикрыл руками лицо, голос его зазвучал хрипло: — Боже, какой ужас! И как это случилось?
— Попал под машину, несчастный случай скорее всего. — Комиссар вдруг словно утратил интерес к дальнейшей беседе. — И это все, что я вам хотел сообщить. Счастливо оставаться, доктор Шмельц!
Циммерман кивнул Фельдеру, чтобы шел за ним. Они вернулись к столу, за которым сидел фон Гота.
— Беспросветно! — сказал фон Гота.
— То есть мы, как обычно, ничего не узнали, — пояснил его реплику комиссар Циммерман.
* * *
Комиссар Кребс, начальник полиции нравов, вернувшись с совещания у руководства, спросил у дежурного, где Циммерман.
— Комиссар Циммерман на операции, подозрение на убийство. Предупредить, что вы его искали?
— Нет, спасибо, — торопливо отказался Кребс, — мне не к спеху.
— А может, передать, чтобы он связался с вами? — не отставал дежурный, и неудивительно — комиссар Кребс был тут одной из важнейших фигур, хотя по виду этого и не скажешь. — Мы ведь с Циммерманом на связи. Его машина на углу Шиллерштрассе и Шванталерштрассе.
— Просто сообщите мне, когда он появится, — спокойно попросил Кребс. — Его предупреждать не стоит. Я буду у себя в кабинете, похоже, до утра.
* * *
Комиссар Циммерман с удовольствием доел пятую ливерную колбаску, ни на миг не упуская из виду соседний стол. Туда уже вернулись и Шмельц, и Вольрих. Казалось, от новости, которой они шепотом поделились с приятелями, праздничное настроение у всех как рукой сняло. Они сидели, перешептываясь и переругиваясь.
— У них есть какой–нибудь серьезный конкурент, которого следует опасаться, а, фон Гота? — желал знать комиссар, укладывая колбасные шкурки в бумажный пакетик. Лакомство для пса Келлера.
— Разумеется, конкуренция есть в любом деле. Прежде всего для них опасен Петер Вардайнер с «Мюнхенскими вечерними вестями», — пояснил тот.
— Тогда поговорите с ним. Но только тактично. У вас получится. Скажите ему о смерти Хайнца Хорстмана, но никаких подробностей! Если он любой ценой захочет знать побольше, в его распоряжении я!
— Да, комиссар. — И фон Гота вышел.
Фельдер, наслаждаясь колбасой, полюбопытствовал:
— Комиссар, вы не могли бы сказать, на чем, по–вашему, нам следует сосредоточить внимание?
— Как всегда, на одном и том же, — терпеливо пояснил Циммерман. — Каждый раз, начиная новое дело, мы прежде всего стараемся установить общую картину развития событий и уже потом заниматься подробностями.
Тем временем из–за стола журналистов «Мюнхенского утреннего курьера» поднялся Тириш, направился к Циммерману, представился и заметил:
— Исключительно неприятное происшествие!
— Мне тоже так кажется, — согласился комиссар. Тириш, не дожидаясь приглашения, подсел к нему.
— Вам что–нибудь заказать? — И, получив отказ, повторил: — Чего душа желает?
И снова получил сухой отказ.
Ничуть не смутившись, Тириш продолжал:
— Поверьте, мы все потрясены. Я собираюсь выразить соболезнования вдове, мы ей выплатим несколько месячных окладов мужа. Позаботимся о похоронах и возьмем на себя все затраты.
— Как благородно! — заметил Циммерман. Фельдер тоже, усмехнувшись, взглянул на Тириша.
— Да, у вас на фирме спокойно можно умирать.
— Хотелось бы надеяться, — продолжал Тириш, все еще стараясь сохранять спокойный тон, но уже явно предупреждая, — что вы сумеете верно сориентироваться.