Барбара Тейлор Маккафферти
Взъерошенные перья
Глава первая
Не делай поспешных выводов. Это первая заповедь, которую вбиваешь себе в голову, решив стать детективом. Хотя, надо признаться, эту же истину первой и забываешь. Разумеется, восемь лет работы в Луисвильском отделе убийств немало способствовали развитию у меня склероза. Все эти годы я раз за разом убеждался, что в подавляющем большинстве случаев тип, которого ты подозреваешь с самого начала и который талдычит с невинным видом: «Верно, у нас случались маленькие размолвки, но это вовсе не значит, что я ее убил», и впрямь оказывался убийцей. В девяноста девяти случаях из ста.
В то апрельское утро я отнюдь не обрадовался, заслышав на лестнице тяжелые шаги. Это был Джейкоб Вандеверт. Как только я взглянул на Джейкоба, у меня не осталось никаких сомнений относительно того, зачем он заявился в мою контору с утра пораньше. Разумеется, впоследствии выяснилось, что мои выводы оказались ошибочными от начала и до конца, но в ту минуту я этого не знал. Ведь накануне вечером я имел счастье поболтать с его снохой Лизбет.
Лизбет позвонила мне во вторник вечером, явно находясь под впечатлением образа Катарины, главной героини небезызвестной пьески «Укрощение строптивой». Если в средней школе Пиджин-Форка решат поставить этот шедевр Шекспира, им следует пригласить в качестве консультанта Лизбет Вандеверт.
– Это Хаскелл Блевинс? – проворковал в трубке женский голос. – Частный детектив?
Конечно же, по своей глупости я вообразил, будто мне звонит добросовестный потенциальный клиент. Коих, надо сказать, я не так уж часто видел с того дня, как поселился в тихом, мирном Пиджин-Форке, штат Кентукки.
Поскольку население Пиджин-Форка составляет всего 1511 человек, то совершенно непонятно, с какой стати я решил, будто в мое детективное агентство выстроится очередь желающих выяснить правду о всяких-разных злодеяниях. Но если уж быть откровенным до конца, признаюсь: повесив одиннадцать месяцев назад вывеску «Хаскелл Блевинс. Частный детектив», я был уверен, что большая часть населения Пиджин-Форка – законченные преступники, которых следует поскорее вывести на чистую воду. Увы, мои надежды до сих пор не слишком оправдывались.
Когда позвонила Лизбет, я уже вернулся из своей конторы, так как делать там все равно было нечего, и любовно жарил на ужин свиные отбивные. Тем не менее я ответил сдержанно и с достоинством, как и полагается истинному профессионалу.
– Да, это Хаскелл Блевинс. Чем могу быть вам полезен?
В том смысле, какие у вас неприятности, дорогуша?
– Я сейчас скажу, чем вы можете мне быть полезны! – рявкнула Лизбет, мигом избавившись от воркующих ноток. – Вы можете примчаться ко мне на всех парах и убрать то, что натворила ваша собака!
Голос ее дрожал от ярости. Я, разумеется, попытался сохранить спокойствие – истинный профессионал не должен пасовать перед дурным настроением потенциальной клиентки.
– Моя собака? Вы уверены?
Это все, что я успел произнести, прежде чем Лизбет снова вошла в роль строптивой героини английского классика.
– Разумеется, уверена! Сегодня около трех часов дня я своими собственными глазами видела, как ваша псина хозяйничает в моем саду!
Я с облегчением перевел дух. В три часа дня я трудился в поте лица, то есть сидел в своей конторе и глазел в окно. А значит, мой пес Рип никоим образом не мог оказаться в чужом саду.
– Здесь какая-то ошибка…
– Точно! И совершили эту ошибку вы! Почему ваша тупая скотина разгуливает сама по себе?! Может, вы еще не поняли, с кем разговариваете? – Голос снова обрел сладость. – Это Лизбет Вандеверт!
Так могла бы представиться по телефону королева Елизавета. Только, сдается мне, английская королева будет полюбезнее.
А вот по тону Лизбет можно было подумать, что ни одна королева в мире в подметки ей не годится. Будто она с младенчества купалась в роскоши. Верно, сейчас мы относились к совершенно разным слоям населения, но родилась-то она в самой обычной семье, мы даже ходили в одну школу. Правда, это было сто лет назад, точнее, пятнадцать. Хотя, помнится, Лизбет уже тогда разговаривала так, словно лишь по недоразумению очутилась в компании простых смертных.
В школе Лизбет, высокая тощая блондинка, слыла главной заводилой, иными словами, я для нее не существовал. Я не носился по футбольному полю с вытаращенными глазами, не раскатывал в «феррари» и вообще был коротышкой. До выпускного класса, когда вдруг начал расти как на дрожжах. Кроме того, у меня рыжие волосы и тьма-тьмущая веснушек. Хотите верьте, хотите нет, но находились такие болваны, которые уверяли, будто я вылитый арлекин. Если честно, и сейчас таких немало. Но я оптимист и верю, что человеческая глупость имеет свои границы. Хотя в школьные годы я был рад, когда Лизбет с пронзительным воплем не уносилась прочь, стоило мне оказаться с ней в одной комнате.
В те годы Лизбет была вовсе никакая не Лизбет, а Бетти-Джин. Я, конечно, знал, что она сменила имя, данное ей при рождении, – это событие какое-то время служило источником для пересудов. Хотя в нашем городке не много нужно, чтобы люди начали трепать языком.
Как я слышал, Бетти-Джин сменила имя в тот самый день, когда вышла замуж за Р.Л. Вандеверта, единственного отпрыска Джейкоба, местного воротилы. Говорили, что Бетти-Джин поменяла имя для пущей солидности, но мне почему-то кажется, что она решила подсуетиться и сменить имя вместе с фамилией исключительно из-за вздорного нрава.
Я попытался придать своему голосу должное уважение. Далось это нелегко, если учесть, что меня так и подмывало назвать собеседницу Бетти-Джин.
– Рад вас слышать, Лизбет…
В ухо мне выстрелило слово, которое королева Елизавета, со всей очевидностью, употреблять не стала бы.
– Вам станет еще радостнее, когда позвонит мой адвокат! Если вы не явитесь сию же секунду и не приведете все в порядок, я… – Она поперхнулась от ярости. – Я требую, чтобы вы заменили все мои испорченные тюльпаны! И не той дрянью, что продается в нашей дыре. Тюльпаны я выписала прямо из Голландии! За пять тысяч!
Пять тысяч?! Бетти-Джин… тьфу ты, пропасть, Лизбет вышвырнула пять тысяч долларов на какие-то там идиотские цветочки и теперь хочет, чтобы я проделал то же самое? Так!.. Похоже, разговор начинает принимать неприятный оборот.
– Лизбет, – ровным профессиональным голосом сказал я, – может, это все же была не моя собака…
Если бы она дала мне закончить, я бы объяснил, почему Рип не мог совершить это гнусное преступление. Рип – наполовину немецкая овчарка, наполовину просто большой черный пес – стоял в эту минуту рядом и благодушно таращился на меня. Разумеется, вовсе не его невинный взгляд давал мне уверенность, что не он вытоптал тюльпаны Лизбет. Точно такой же невинный взгляд был у Риги в тот вечер, когда он сжевал мои новые итальянские ботинки.
Однако Лизбет, видимо, была исполнена решимости не дать мне закончить фразу.
– Это ваша собака! Я у всех спрашивала, и мне ответили, что единственная черная собака, живущая неподалеку от моего дома, принадлежит Хаскеллу Блевинсу!
Словом «неподалеку» Лизбет воспользовалась в самом широком смысле. Мы с Рипом обитаем за несколько миль от Вандевертов. Правда, их владения действительно примыкают к моим, но я владею пятью акрами земли, а Вандеверты – тысячью двумястами. Если участок Вандевертов сравнить с зернышком, то мой участок – всего лишь крохотное пятнышко на нем.
Чтобы добраться от моего дома до дома Вандевертов (хотя, честно говоря, тут больше подошло бы слово «особняк»), надо добрых двадцать минут бежать по лесу, высунув язык. Это мне. У Рипа этот путь занял бы гораздо больше времени, учитывая, что трудолюбием он не отличается.
– Ваш гнусный пес устроил в моем прекрасном, восхитительном, превосходном цветнике настоящий погром! Вы слышите, ПОГРОМ!!!
Еще бы не слышать.
– Поверьте, Лизбет, моя собака не могла испортить ваш… цветник. – Я решил опустить слова «прекрасный», «восхитительный» и «превосходный», а то Лизбет вот-вот начнет сравнивать свою клумбу с садами Семирамиды. – Это, должно быть, другая собака. Например, какая-нибудь приблудная бедолага. Моя собака никогда не выходит из дома. По крайней мере, когда я на работе.