— Я… прошу прощения, па, — Бет инстинктивно подалась назад. — Но у него было кровотечение и…
— Убирайся, распутница, — крикнул Вольф Линдер, стукнув тростью. — И, надеюсь, твое вмешательство не повредило несчастному?!
— Вовсе нет, мистер Линдер, — вмешался доктор, нервно улыбаясь, — лучшего и быть не может. С Божьей помощью с этим молодым человеком все должно быть в порядке. Мы снимем с него эту одежду, так ему будет удобнее.
— Видишь, па, — вставила Бет Энн, задрав нос и воодушевляясь, — я сделала все как надо…
— Веди себя прилично, дочь Евы! Ты все время приносишь в мой дом бесчестье. Лучше было бы задушить тебя в пеленках, чем снова видеть такой позор! Бог знает, что я должен буду сказать шерифу, чтобы тебя не притянули к ответу за нарушение законов человеческих и Божеских!
Бет застыла с открытым ртом:
— Но это же был несчастный случай! Генри налетел на меня. Спроси Бака.
— Молчать! — заревел Вольф. — Небо свидетель, ты все равно получишь какое-нибудь наказание. Позволь мне самому решать, как быть с этим делом, не то я подам на тебя в суд. Посмотрим, как ты тогда будешь задирать нос.
Бет Энн давно знала, что в периоды испытаний не приходится рассчитывать ни на поддержку, ни тем более на справедливость со стороны отца. Не были новыми ни нежелание ее выслушать, ни стремление верить худшему, ни глухота к похвалам других. Она скрывать прятать обиду и сейчас заговорила с привычной бравадой:
— Давай, па, действуй. Правду говоря, тихая и темная камера, где ничего не надо делать — это не так уж и плохо. И как знать, может через год-два ты и научишься готовить что-нибудь съедобное для клиентов.
Мысль о том, что придется обходиться без кулинарного искусства дочери, сделала Вольфа еще более мрачным.
— Злоречивая блудница, прочь с глаз моих! Я разберусь с тобой позже!
Бет Энн слегка вздрогнула, но сказала нарочито вызывающе:
— Конечно, па, Бог свидетель, я не хочу лишать тебя любимого развлечения.
Бет повернулась и вышла, оставив отца очень раздраженным. Она ушла на свою половину, чувствуя, что еще далеко не все кончено. «Черт бы побрал этого проповедника! Это ведь все из-за него!»
Зак не мог припомнить, когда еще в жизни ему было так плохо. Он чувствовал себя так, как когда был избит, истоптан злобными, извергающими слюну рогатыми тварями на берегу Рио-Гранде.
Единственным светлым пятном в лихорадочном тумане был этот темноволосый ангел с пухлыми губками, который время от времени обретал реальные очертания. Казалось даже, что в этих очертаниях было что-то знакомое. Но как только Зак начинал всматриваться, видение исчезало и вместо него возникало какое-то бурое лицо с седыми усами, видимо, принадлежавшее самому дьяволу. Если бы ему удалось уговорить ангела ненадолго задержаться! Это было бы блаженство!
Когда Зак пришел в себя, то услышал что-то похожее на грохот. Потом он постепенно превратился в осмысленную речь.
—…будить его!
— Доктор сказал, что он придет в себя, когда проснется, па.
Этот второй усталый и охрипший женский голос заинтересовал Зака, и вот туман рассеялся, и появилось лицо. Это был его ангел, но он так изменился! Черные волосы были собраны в какой-то замысловатый пучок, щеки бледные, губы плотно сжаты. А ее большие, серые глаза, не раз грезившиеся ему… О Боже, никогда он не видел такого несчастного взгляда. Зак вдруг почувствовал, что сердце его ноет больше, чем тело.
— Видишь, — сказал мужской голос обвиняюще, — он приходит в себя. Никогда не надо недооценивать Владыку судеб.
— Я никогда не беру на себя так много, па.
— Нет, ты только делаешь свое сердце глухим к голосу небес. — Низкий голос был исполнен праведного негодования. — Стоишь в церкви, как каменная, когда добрые люди молятся о твоем спасении. Ты не достойна такого благословения, но меня скорее сварят в аду, чем я допущу, чтобы ты натворила столько же бед, что и твоя мамаша!
Зак, голова которого покоилась на пуховой подушке, повернул ее в их сторону. Крепкий, плотного сложения пожилой человек стоял у его кровати. Вечерний солнечный свет изливал золотистое тепло на кирпичные беленые стены и играл на медной ручке трости пожилого человека с густой бородой, в воскресной сорочке и галстуке, Вольф Линдер был легко узнаваем по этому описанию. А значит…
Зак попытался сесть — это было ошибкой.
— Нет, нет, преподобный, лежите, а то, не дай Бог возобновится кровотечение. — Вольф силой уложил его. — Вам еще рано вставать.