Затем внизу поднялась суета: полиция оттеснила зевак и лошадей назад, чтобы команда пожарных в желтых касках смогла приблизиться к дереву. Двое из них поднесли алюминиевую лестницу и прислонили ее к стволу. Однако прежде чем они добрались до Мака, тот раскачался и спрыгнул на землю.
— Помощи не надо, спасибо, — сказал он.
Боясь, что он сбежит, его крепко взял за плечо полицейский.
— Лучше вам пойти со мной, сэр, — сказал офицер. — У нас есть к вам несколько вопросов, на которые вам придется ответить в участке.
Мак пожал плечами:
— Да пожалуйста, но только не раньше чем мой сын будет в безопасности на земле.
Полицейский колебался.
— Эй, парень, ну будь же ты человеком! — сказал Зед, хлопая Мака по спине.
Оказавшись перед нацеленными на него объективами, офицер сдался.
Взобравшись как можно выше с помощью лестницы, двое пожарных теперь быстро перебирались с ветки на ветку — к Конни. Она встревожено оглянулась на горгону, но та не шевелилась, спрятав голову под крыльями.
— Кол, — тихонько позвала Конни, чтобы ее не услышал никто, кроме него. — Ты смог бы спуститься пониже? Нехорошо будет, если они поднимутся еще выше, как думаешь?
— Не могу, Конни, — ответил Кол, — у меня что-то с ногой. Кажется, она сломана.
К ужасу Конни, горгона зашевелилась. Она расправилась и поползла по дереву вверх.
— Не смотри! — предостерегающе крикнула Конни. — Она приближается!
— Все в порядке, милая, — отозвался один из пожарных, думая, что она запаниковала. — Мы почти рядом с тобой.
Горгона добралась до самой верхушки дерева, расправила крылья в полную ширь, так что стала похожей на бабочку, и взмыла в воздух. Ветер подхватил ее, и она понеслась с воздушным потоком — вместе с летящими по ветру осенними листьями. Она улетела вдаль, трепеща, как бронзовое семечко, и исчезла из виду в Змеиной лощине.
— Вот так, милая, хватайся за мою руку.
Оторвав взгляд от горизонта, Конни вытянула руку, и ее крепко схватил ближайший из пожарных. Он застегнул на ней ремень безопасности и привязал к нему веревку. Второй пожарный поравнялся с ними, взглянул вверх и аж присвистнул.
— Как твой друг туда взобрался? — удивился он. — У него что, кроме доспехов, еще и крылья есть?
— Он боится, что сломал ногу, — быстро сказала Конни.
— Тогда нам понадобятся носилки. Держись, сынок.
Конни спустили, как раскачивающегося на конце нити паучка. Едва ее ноги коснулись земли, женщина-полицейский немедленно завернула ее в одеяло и куда-то потащила.
— А как же Кол? — запротестовала она.
— Как только будет что-то известно, я тебе сообщу, — сказала женщина, подавляя ее сопротивление. — Но мне кажется, лучше будет вернуть тебя родителям, как думаешь?
— Мои родители здесь?
— Конечно. Они сейчас едут из города. А твоя бабушка уже где-то здесь.
Годива была последним человеком, которого Конни хотела бы видеть прямо сейчас. Она попыталась улизнуть, но полицейская крепко держала ее. Конни заметила отца Кола.
— Мак, скажите остальным, что я уже внизу, — крикнула она. — Они должны знать. И еще Жаворонок и Арганда — нужно найти их: убедиться, что с ними все в порядке.
Женщина явно подумала, что Конни бредит.
— Успокойся, милочка. Что тебе нужно, так это хорошая чашка чаю и отдых. Все твои друзья-протестующие в безопасности, — добавила она, думая, очевидно, что Арганда и Жаворонок — прозвища каких-то борцов за экологию. — Тебе придется пойти со мной.
19. Новый член Общества
Женщина-офицер вывела Конни из леса и отвела в полицейский фургон, припаркованный напротив бульдозеров, которые растянулись на берегу реки, как желтые крокодилы, распахнувшие свои зубастые пасти. Около дюжины дорожных рабочих сидели задрав ноги в кабинах бездействующих машин. Некоторые из них с любопытством оторвались от своих газет, но, увидев всего лишь чумазую девчонку и ее конвой, вернулись к чтению спортивных газет.
Конни сидела на задней ступеньке фургона, в руках она держала кружку чая, налитого из полицейской фляжки. Потрясение от всего, что ей пришлось пережить за прошедшую неделю, начало брать над ней верх: насильственное вторжение Каллерво и его последователей в ее сознание, дни, проведенные со связанными руками на верхней полке фургона, и несколько опасных часов на верхушке дуба. А теперь ей придется придумать какое-нибудь объяснение для родителей и двоюродной бабки, но какое — она еще даже не представляла. Конни была уверена только в одном: что бы она ни сказала, это не помешает Годиве потребовать от ее родителей назначить ей суровое наказание. Так что страдания Конни еще не закончились.