– Твой отец заходил, – угрюмо произнёс мой любовник, поглаживая мои пальцы своими.
Как же меня бесит этот жест порой! Эти едва ощутимые прикосновения, щекотные, от которых раздражение едва не сотрясает меня. И эта злость завязывается тугим узлом в груди, а затем перемещается в область паха. Хочется укусить Гилберта, разорвать его в клочья собственными зубами, рвать его на мелкие кусочки. Тяжёлый вздох вырывается из груди, и я просто отдёргиваю руку, грубо потирая её, чтобы отогнать раздражающее меня ощущение. Вот скажите, бывает у вас такое, что вы сидите в кровати с ноутбуком на коленях, что-то печатаете, а затем чувствуете, что вам как-то неуютно, что что-то впивается в руку, в бок – не важно. И когда вы это понимаете, то чувствуете, как это ощущение становится сильнее, назойливее, напрягает и настораживает, но вы не можете оторваться от своего занятия, а тело между тем уже сосредоточено на этом проклятом чувстве! И только отодвинувшись и как следует потерев место, вы успокаиваетесь.
– И что он хотел? – чуть сжимаю зубы, отодвигаясь от брюнета подальше, чтобы он не прикасался ко мне сейчас. Одно прикосновение – и я разнесу здесь всё в клочья.
– Спрашивал о твоём состоянии. Я правильно сделал, что не стал бить ему морду и ни о чём не говорил?
– Надо же, – удивлению моему не было предела. – Кто вы, мистер? Куда вы дели моего любовника?
– Артемис, давай без желчи, – смотрит на меня так, словно я его оскорбил в лучших чувствах.
– Я без желчи. Но почему ты вдруг решил сделать так?
– Я подумал, что ты захочешь сам разобраться.
– Именно.
Он чуть протянул руку и снова забрал мою кисть в плен. Тело вновь наполнилось раздражением. Кажется, у меня даже начало дёргаться веко.
– Гилберт, не трогай, – тихо прошу, не смотря на него, стараясь не сосредотачиваться на его поглаживаниях.
– Почему, Арти, тебе неприятно? – С изумлением и даже обидой смотрит на меня.
– Да.
Убирает руку, но вид при этом имеет такой, как будто я ему только что на голову вылил целую бочку дерьма. А тело всё так же раздражено, отголоски боли эхом проносятся по голове, и ярость растёт в геометрической прогрессии, от неё начинает трясти. Откидываюсь на подушку и кутаюсь в одеяло, держа глаза закрытыми.
– Мне уйти? – в его голосе слышится холод. Нестерпимый, явный.
– Иди.
Больше не задаёт вопросов, не пытается выяснять отношения и просто исчезет из палаты.
Я погрузился в зыбкий вечерний сон, а в последнее время я стал спать слишком много. Наверное, потому что утомительно это – лечить руку в таком состоянии, да ещё и переживать по всякому глупому поводу. Да и ко всему прочему делать было решительно нечего.
Однако много поспать мне не удалось. Меня разбудили шаги по коридору в сторону моей палаты. Но мне слишком хотелось спать, а потому я сделал вид, что ничего не слышу. Вскоре над моим ухом раздалось немного тяжёлое дыхание. Жёсткие пальцы зарылись в волосы. Я едва-едва приоткрыл глаз и в полутьме комнаты разглядел отца. Только не эта тварь опять. Пусть это будет галлюцинация, пусть это будет кошмарный сон.
– Что тебе нужно на этот раз? – поинтересовался я, снова смыкая веки.
– Как твоё самочувствие, Арти? – вопросом на вопрос отвечает он, не переставая касаться моих волос. Его прикосновения снова раздражают тело и меня, а потому я открываю глаза и встречаюсь с его внимательным взглядом. Пожалуй, я такого не удостаивался лет этак с шести.
– Жить буду, – огрызаюсь. А затем перевожу взгляд на его руку – кисть свободна, лишь предплечье загипсовано. Плотно так. – Почему нормальный гипс сняли?
– Надобности не было.
Между нами повисло неловкое молчание. Мне хотелось его убить, а вот какие желания крутились в его голове – я не знаю. Точнее, не знал.
– Я бы хотел повторить, – в полной тишине произнёс он, и эти слова меня поразили больше, чем всё, что происходило в ближайшие полгода.
– Что? – едва выдохнул я, совершенно не способный на более конструктивное выказывание.
– Да. Если хочешь – я заплачу, – совершенно спокойно заявляет он, а мне эти слова, как пощёчина.
– Так ты меня всерьёз за блядь держишь, – сквозь зубы отцеживаю я, медленно садясь в кровати.
– Ну, с чего ты вдруг взял? – ухмыльнулся Рафаэль, не переставая поглаживать меня по голове, а затем резко сжимая волосы.
Резкая боль пронеслась по всему телу, сковав меня. Как унизительно! С трудом подняв дрожащую целую руку, я вцепился в кисть мужчины, за что волосы на моём затылке сжали лишь сильнее, и мне пришлось запрокинуть назад голову.
– Не сопротивляйся, Арти, – елейный его голос режет уши, боль в голове отнимает все силы. – И не будет больно.
Вздёргивает меня за волосы, и я с трудом сдерживаю вопль, но спину выпрямляю, смотря на отца. Он ухмыляется, и никакого отцовского внимания в его лице больше нет. Возможно, и не было никогда, а мне лишь почудилось, потому что я бы хотел быть не только выродком, но и просто сыном. Звук расстёгиваемой ширинки, шелест ткани. Плотно сжимаю губы – ни за что не отсосу у него!
– Ну что тебе стоит, – ухмыляется, ткнувшись своим членом мне в губы. – Возьми.
– Я тебе откушу всё к чёртовой матери, – сквозь зубы рычу я, после вновь сжимая губы.
На миг его хватка на моих волосах ослабла, а затем последовала звонкая пощёчина, от которой в голове всё потемнело, и вновь сомкнулись пальцы на затылке. Пока я пытался продышаться после столь звонкой и сильной оплеухи, он втолкнулся мне в рот. Нет, я понимаю – сделать минет. Глубокий, качественный. Это мы можем. Но позволить трахать себя в рот какому-то ублюдку?! Я сжал его плоть зубами, однако, тут же получил новую порцию боли. Из груди вырвался ненавистный всхлип. Чёрт бы меня побрал! Плоть его мерно пульсировала, пока он вталкивался в мой рот, явно стараясь пробраться как можно глубже.
– Ну же, приступай, – ухмыльнулся Рафаэль, чуть сильнее сжимая мои волосы. – Я же знаю, у тебя и такое неплохо получается.
Ну, ты тварь! Ты труп, Рафаэль, ты труп!
Всё же, я начал делать то, что он просил, пусть меня и начинало тошнить от отвращения и от каждого его грубого толчка – я начал посасывать его плоть, стараясь не касаться языком, но и это не получалось. Но стоило мне сделать несколько движений, пропуская его едва не в горло, как он начал вталкиваться яростнее. Разгорячённая его плоть пульсировала у меня во рту, и мне хотелось выть на луну, отстраниться, разорвать этого типа на кусочки. Головка толкалась в заднюю стенку горла, желудок крутило спазмами тошноты, глаза щипало от слёз. Чуть отстранился, впился пальцами в сочленение челюсти, болью принуждая шире распахнуть рот, а затем поддал бёдрами вперёд, вжимая лицом в пах, в жёсткие волосы. Ком тошноты поднялся вверх, горло свело судорогой, и мужчина тихо, довольно застонал. Подался назад, вновь толкнулся вперёд, перехватывая рукой сзади за шею. Мне даже делать ничего не надо было, просто расслабиться и заставить себя сделать вид, что меня здесь вовсе нет. Пусть себе трахает и уходит, от меня не убудет. Чуть отстраняется, потирается головкой о нёбо, затем принимается быстро скользить ладонью по всей длине ствола. Тёплая, вязкая, горьковатая жидкость выплеснулась мне в рот, отчего я едва не поперхнулся, всё ещё перебарывая рвоту.
– Глотай. – усмехнулся Рафаэль, натягивая бельё с брюками.
Переборов отвращение и тошноту, я с трудом сглотнул семя мужчины. Желудок мой скрутило, и я выбежал прочь из палаты в душевую, где меня и вывернуло наизнанку. Похоже, эта тварь слегка порвала мне рот или горло, потому что вместе с остальным вышла ещё и кровь. По щекам катились слёзы боли и унижения – никогда ещё не чувствовал себя более никчёмным. Что стоило с силой стиснуть зубы? Или поднять здоровую руку, вырвать ему трахею? Почему конечности будто отнялись, предав меня?
Никчёмный.
========== Часть 5 ==========
Мой кошмар в больнице продолжался ещё две недели, хотя я всеми силами старался упросить врачей выписать меня раньше. Каждый раз я с ужасом ждал наступающей ночи, сидя, как статуя, на кровати и всматриваясь в дверной проём палаты, вслушиваясь. Когда-то мне везло, когда-то он всё же приходил, и тогда начиналась борьба. Он с каждым днём становился всё яростнее, жёстче, всё больше напоминал зверя. Пытаясь с ним бороться единственной рукой я лишь усугублял свою ситуацию, хотя и старался обезвредить отца. Он словно видел меня насквозь, угадывал каждый жест, перехватывал каждый выпад. И, в конце концов, я вновь получал свою долю унижения и боли – каждую ночь он придумывал что-нибудь новое, чтобы сравнять меня с землёй и вытереть об меня ноги и что-нибудь ещё.