– Как раз день рождения моего любовника, – улыбнулся я, глядя прямо в глаза врачу и откидываясь на спинку кресла. – Наверное, у него сейчас в гостях сын и бывшая жена.
Себастьян тряхнул головой и сел на своё место, уже не такой радостный, а скорее мрачный и задумчивый. Дым медленно слетал с его губ, равно как и с моих. Дождь снова шуршал по окну, выстукивал мелодичный ритм на внешнем подоконнике, а в кабинете горел неяркий свет, отчего здесь становилось невероятно уютно, хотя здесь и были бумаги в больших количествах, книги, какие-то документы, но всё это как-то отходило в сторону.
– Что же, – после длительного молчания произнёс врач, затушив сигару и подняв на меня смятённый взгляд. – Я пойду домой.
– Удачи вам, – отозвался я, поднявшись с кресла и прислушавшись – в общем зале теперь было тихо и спокойно, а это означало, что я мог вернуться в палату.
Стоило мне сделать шаг, как Себастьян торопливо нагнал меня и обнял со спины, тут же запуская руки мне под кофту.
– Поосторожнее, – хмыкнул я, перехватив его за руку. – Я могу сломать вам кость в трёх местах, и мне ничего не будет, если вы помните, где мы находимся.
– Похоже, ты почти здоров. – вдруг захохотал Себастьян, чем крайне меня удивил и даже слегка разозлил. Но злость эта была вялая, без ярости и желания убить – лёгкая злость, какая случается, если вдруг случайно задеваешь рукой мебель дома. – Пара недель – и я выпишу тебя.
– Да ладно? – я чуть вопросительно вскинул брови, глядя на врача.
Руки его всё так же находились у меня на животе, оглаживали кожу и разгоняли стайки дерзких мурашек. Но и они больше не злили меня. В какой-то момент я подумал, что лекарства выбили из меня любые эмоции, но последовавшие слова Себастьяна обрадовали меня настолько, что я тут же откинул эту теорию. Я просто напросто научился себя контролировать, чего раньше просто не представлял.
– Абсолютно точно, Артемис, – Себастьян улыбнулся, его дыхание обожгло мне кожу на шее. – Ведь ты не набрасывался ни на кого, да и на себя, вот уже месяц. Прислушайся.
Недоверчиво покосившись на психиатра, я всё же прислушался. Шум ветра за окном, что пытался вывернуть деревья из земли, стук дождя, дыхание мужчины, смешивающееся с моим дыханием, шаги по коридору, тиканье часов. Я сосредоточился на тиканье. Звук как звук, размеренный, спокойный и ненавязчивый. Почти приятный. Тут же в голову пришла идея мелодии, какую можно было бы совместить с этим звуком.
– Пожалуй, вы правы, – кивнул я, согласившись всё же с Себастьяном. – Тогда, через пару недель я буду ждать свои вещи.
Подавшись порыву, я потянулся и коснулся губами подбородка мужчины и вылетел из его кабинета, надеясь, что за мной не кинутся следом и не изнасилуют в кладовой для швабр, где недавно поймали санитара с одной из больных. Я не против секса, что вы. Ни в коем случае! Ни под каким предлогом! Просто Себастьян… Не вызывал во мне такого желания, как Гилберт? Вполне может быть, что и так.
В моей палате было темно и прохладно.
Всполохи света один за другим пролетали мимо окна, бликами света играя на белых стенах, а, попадая на глаза, словно освещали весь мир вокруг, заставляя улыбнуться, вызывая радость. Хотя, что есть радость для меня? Теперь это среди унылой, серой картины настоящего и ярких красок прошлого – лёгкость в теле, тепло на губах и быстро бьющееся в груди сердце, как будто взволнованное чем-то. Нетерпение и желание действовать окружало меня в последние недели пребывания в больнице. За одним днём следовал совершенно другой, заставляя меня удивляться, смеяться и улыбаться. Глубокое, иногда сбивающееся от чего-то дыхание заставляло грудь приподниматься и опускаться, словно ласкало мои губы. Пронзительно-белые стены, простыни, пол – всё это словно наполнилось свежестью и предвкушением свободы, воздуха, деятельности.
Сны были спокойными, дарили мне отдых и даже, порой, в них присутствовал смысл. И прошлая их чрезмерная реалистичность сменилась обычными, не связанными между собой сновидениями, а потому я легко отличал их от яви.
Открыв глаза в последнее моё утро здесь, я тут же подскочил на кровати и метнулся к окну. Жилое здание напротив было увешано гирляндами, шёл пушистый, белый снег, а узкая щёлочка не закрытого до конца окна пропускала в палату свежий, ледяной воздух. Меня прошило изнутри совершенно новым, незнакомым ощущением. А всё новое, как говорится, – хорошо забытое старое. Это было нетерпение, смешанное с желанием. Поскорее бы вырваться оттуда на улицу. Абсолютно детское чувство радости и желание выбежать под снег переполняло меня, как вино переполняет кубок, как если бы граф вдруг впал в задумчивость и забыл убрать бутылку, из которой пьянящая жидкость так и льётся. Сглотнув и облизнув пересохшие от внутреннего жара губы, я прикрыл глаза, подставляя лицо едва ощутимому потоку свежего воздуха.
В середине дня дверь в мою палату открылась, и вошёл Себастьян с санитаром. Врач с довольной улыбкой сообщил мне, что я могу валить на все четыре стороны. Я уже потянулся было за справкой, но замер чуть нахмурившись. Бывшее внутри меня чувство лёгкости лопнуло, как воздушный шарик. А что если всё не так легко и просто как кажется? А что если я просто сплю? Если я сейчас в коме и просто предаюсь жизни внутри своего укромного мирка, в котором всё в любом случае кончится хорошо? Заметив моё замешательство, врач попросил санитара выйти и уложил мне крепкую руку на плечо:
– Артемис? Что-то не так?
Я поджал губы и чуть нахмурился, глядя на своего уже едва ли не лучшего друга исподлобья:
– Скажи-ка мне, друг мой сердечный, – я сделал театральную паузу и перевёл взгляд за окно, где всё так же заманчиво и сказочно красиво кружился снег. – Может ли случиться так, что я всё ещё болен и всё происходящее – просто мой сон?
Себастьян уставился на меня с крайней степенью изумления на лице:
– Что, прости?
– Что слышал, башка ты дурья, – закатил глаза я. – Так что?
– Вполне может статься. Но тогда подумай о том, чтобы скорее проснуться, встать на ноги и выйти из больницы, – подмигнул мне Себастьян и вложил в руки справку. – Как будешь уходить, загляни ко мне в кабинет.
Он удалился, прикрыв за собой дверь, а я глянул на одежду, что кинули мне на кровать. Рядом с кроватью стояли мои высокий сапоги на платформе, на покрывале валялись зимний плащ, чёрный джемпер с глубоким треугольным вырезом, брюки и носки. Давно же я их не видел. Вот счастье-то! Забыв о своих мрачных мыслях, я всё же оделся и подошёл к двери. Моя сентиментальность, возродившаяся во мне, не позволила мне не обернуться на мою палату. Всё такая же кристально-чистая, белая, она словно уже скучала по мне. Но я не планировал сюда возвращаться ещё ближайшие лет пять, а потому вышел из палаты и закрыл за собой дверь. Сапоги постукивали по кафельному полу, приятно сжимали ноги, давая вспомнить, каково это было целый день бегать то на каблуках, то на платформе. Подойдя к кабинету Себастьяна, я деликатно постучался и шагнул вовнутрь, понимая, что, скорее всего, это последний раз, когда я вижу этот кабинет. Возможно, оно и к лучшему.
Врач восседал у себя за столом, попивая чай. Улыбнувшись мне, он поднялся с кресла и лукаво окинул меня взглядом:
– У меня есть кое-что, что тебе обязательно понадобится.
– И?
Я выжидательно окинул его взглядом, понимая прекрасно, что со мной играют, как кошка с мышкой. Но и это не смогло вывести меня из себя. Себастьян подождал пару мгновений для верности и вытащил из-под стола мою сумку:
– Я очень рассчитывал на то, что ты однажды покинешь это место, Артемис. И вот, как видишь, сохранил всё до последнего. В сумке твои вещи – телефон (правда, он уже разрядился), кошелёк (мы честно оттуда ничего не брали), ключи (дубликаты не делали), тетрадь (туда я заглядывал, но ничего не понял), а так же пара презервативов (скажи спасибо, что мы их не использовали).
Я тихо посмеивался над его комментариями, пока рассматривал содержимое сумки и вешал её на плечо. Справка тут же легла в кошелёк, на телефон я и не глянул – дома уж будем разбираться. Посмотрев на Себастьяна ещё раз, я протянул было ему руку, а потом передумал и приобнял за плечи: