– Ничего я с собой не делал, – огрызаюсь, но тут же вновь ныряю в его объятия, прикрыв глаза. Надо было видеть морды парней! Ещё бы, двое взрослых мужчин, которые мурлыкают друг над другом, обнимаются, совершенно не обращая ни на кого внимания. Меня самого такие взгляды, полные отвращения уже давно перестали волновать. – Само как-то получилось. Делал себе маникюр, и всё как в туман поплыло.
– Малыш, – он слегка мнётся, прячет взгляд, словно боится сказать то, что хочет.
– Ну? Не тяни уже.
Раздражение снова нахлынуло на меня, заставив поморщиться от боли в голове. Ненавижу, когда он так зовёт меня. Это приторное, мерзкое слово. Слышу тиканье над кроватью и теснее льну к груди любовника, чтобы слышать биение его сердца, а не надоедливый звук часов. Он гладит по голове, плечам, спине. О, как же приятны эти прикосновения, как волшебны. И в то же время хочется оттяпать ему руку – не могу же я его прямо здесь поиметь?
– Я бы хотел, чтобы ты поговорил с врачом, – тихо, на одном дыхании выдыхает мой любовник.
Что? Он хочет, чтобы я проверил голову? Отпрянув от Гилберта, смотрю ему в глаза. Как же хочется дать ему по морде за такие слова! Как же он… стал похож на моих родителей! Думаешь, мало мне бывших посещений психолога в подростковом возрасте? Сдерживаю бурю пока что внутри себя, но уже становится труднее дышать. Вот только прикоснись ко мне теперь, только обними, я тебе член оторву, сволочь.
– Артемис, давай выйдем в коридор, – просит он, поднимаясь с края моей кровати.
Да пожалуйста. Хоть сто раз! Рывком встаю с кровати, перед глазами всё темнеет, силы покидают тело, и я неумолимо лечу головой прямо в тумбочку. И если бы не Гилберт, то, возможно, я бы расстался с жизнью на пару десятков лет раньше, чем планировал. Крепкие руки обхватили меня за талию, не дав упасть и покалечиться, а после прижали к сильной груди.
– Артемис, – встревоженный голос. Какой же он у тебя красивый, Гил. Такой проникновенный, успокаивающий.
А я всё не могу собрать мысли в кучку, тело бросает в жар, дрожь, как тогда, во сне. Кладёшь меня обратно на кровать, гладишь по щекам, и я постепенно прихожу в себя. Твоё лицо полно испуга и… жалости? Чёрт, только ты не смотри на меня так, не смотри. Пытаюсь прикрыть глаза, но ты настойчиво трепешь меня за плечи.
– Хватит трясти меня, мудак, – бормочу, вновь начиная злиться. – Лучше выведи меня в коридор. Здесь слишком яркий свет.
Вздыхает, поднимает. Ноги слабы, но я всё-таки, держась за него, могу выйти в коридор. Здесь свет мягче, приятнее, и чистый воздух. Сажает меня в кресло, а сам садится напротив на корточки и кладёт руки мне на колени. Смотрю на свои руки и меня передёргивает. Правая рука на локте перемотана, зато ногти ухожены, изящная кисть. Левую же скрывает короткая лонгета, чтобы мышцы пальца нормально сформировались. Начинает мелко трясти, поскольку в коридоре слегка прохладно. Гилберт выжидающе смотрит на меня, чуть поглаживая по коленям и изредка целуя. А я чувствую себя ущербным. И мне это совсем не нравится.
– Арти, – снова мягко зовёт, и я постепенно успокаиваюсь.
– Да?
– Пожалуйста, давай, когда ты выпишешься, мы сходим к… ко врачу?
– К психиатру? – мрачно смотрю на него и чувствую, как холод сковывает руки. Похоже, с таким пальцем мне никогда снова не сыграть для тебя на скрипке.
– Да, – выдыхает с трудом и снова опускает взгляд.
– Гилберт, смотри на меня, – снова начинаю раздражаться.
Поднимает взгляд и смотрит так виновато, жалобно, словно бы он виноват во всём, что теперь происходит со мной. Выдерживаю молчание, затем целую его в лоб:
– Ты обещал мне, что не отвернёшься от меня никогда. Сдержи это обещание, пожалуйста.
– Господин Акио, вот вы где! Пройдёмте со мной, – кричит тётушка в белом халате, и я встаю с кресла, и, как в тумане, направляюсь к процедурному кабинету.
Да, он как-то обещал мне, после очередного страстного секса, когда я вернулся со своей «работы». Сказал, что пусть меня даже в тюрьму посадят, он не отвернётся. Тогда я лишь посмеялся, сказав, что никуда он от меня не денется – хватка-то у меня крепкая. А вот теперь думаю, как бы эта хватка не ослабла совсем.
В процедурном кабинете приятно пахнет лекарствами. Удивительно, но я всегда любил аптеки и больницы за этот аромат. Но только не стоматологии. Во всех таких кабинетах удивительно приятный запах. Некоторые его не любят, а мне кажется наоборот. Стерильность, бинты, ватки, перекись и прочие чуда медицины стоят и тут, и там. Кресло с высокой спинкой, удобными подлокотниками для пациентов и совсем неудобный стул, простой стол для дежурного врача. Глянув на меня, медик улыбнулся и кивнул на кресло:
– Садитесь.
Почему бы, собственно, и нет? Пол скользкий, на нём бликами играет свет лампы. На мой взгляд – она слишком яркая, мои глаза не выдерживают, и я занавешиваюсь пологом волос. Опускаюсь в кресло скорее из-за слабости в ногах, нежели потому, что хочу сесть, и кладу руку с катетером на подлокотник. Парень развязывает бинты, попутно косясь на мой палец.
– Что хоть случилось? – вопрошает он, забирая в шприц лекарство. Ненавижу шприцы, их вид отталкивает, а потому чуть морщу нос.
– Несчастный случай. Судорогой руку свело, пока маникюр делал, вот и оттяпал кусочки мяса, – стараюсь говорить как можно спокойнее, пока он вставляет шприц в катетер и холодное лекарство медленно вливается в вену. И приятно, и больно.
– Маникюр? – чуть удивлённо вскидывает брови и вкатывает мне второе лекарство. Мне становится хуже, начинает тошнить, голова идёт кругом.
– Именно, – всё, на что меня хватает.
Сознание уплывает куда-то во тьму, и через мгновение я встречаюсь с холодным кафельным полом. Что-то тёплое струится по лбу, но мне уже как-то по барабану. Глаза закрываются, и тёплая, уютная тьма принимает меня в свои объятия, как через пару мгновений принимают в объятия чьи-то руки, а затем и одеяло. Всё происходит будто не со мной. Я словно вижу, как Гилберт кладёт меня на кровать и бережно укутывает одеялом. По разбитому лбу текут струи крови, которые набежавшие врачи стирают, а после перевязывают мне голову. Такими темпами я стану похож на жертву землетрясения в Японии! Отпустите меня! Перестаньте! Но мои мысли никто не слышит. И, наверное, это к лучшему. А я различаю звон в ушах, испуганные шепотки врачей и моих «сопалатников», слышу как тикают часы над головой. И, наконец, нахожу в себе силы приоткрыть глаза. Найтгест сидел рядом, осторожно поглаживая меня по руке. Какие у всех перепуганный взгляды. Как на похороны собрались, ей богу.
– Ну? Чего уставились? – спрашиваю я и не узнаю свой хриплый, тихий голос.
Врачи тут же отвернулись и покинули палату, правда, вскоре явилось двое «медбратьев» и дежурный врач, которые перевезли меня в другую, одиночную палату. Так, равно меня со счетов списывать, слышите, вы? Гилберт следовал за мной, держа меня за руку и бормоча что-то неразборчивое. Я не разбирал его слов за гулом, что нарастал в моей голове, уши жгло от внезапно «прихлынувшей» крови, виски ломило так, словно мне туда методично забивали гвозди. Тяжёлый вдох, и я снова теряю сознание.
Знакомо ли вам это ощущение, когда вы резко просыпаетесь, пытаетесь что-то сделать, а вас нещадно трясёт, бросает в жар, руки и ноги не слушаются, а ко всему примешивается чувство абсолютной беспомощности? Примерно так я и проснулся посреди ночи в горячечном бреду, дрожащий, прикованный к кровати капельницей, взмокший от пота и абсолютно бессильный. Я не понимал, где нахожусь минуты две, а после мрачные воспоминания нахлынули на меня ледяной волной, остудив моё тело. Кап. Кап. Кап. Раз за разом, как китайская пытка. Тик-так. Звучит в тишине и, кажется, отдаётся эхом в моей пустой голове. Мысли выветрились, и я просто лежал, уставившись в тёмный потолок, на котором то и дело мелькали лучи фар, проезжающих мимо машин. Простыня взмокла, я прилип к ней спиной, мне было мерзко, но исправить это я никак не мог. Но, что самое приятное, я чувствовал себя намного лучше. Может потому, что лежал, а в моё тело поступали лекарства – в правую руку, и ещё какая-то дрянь – в левую руку. Я представил себе, как выгляжу со стороны и тихо ухмыльнулся. Да, наверняка вид у меня, точно как у умирающего. По стене вдруг скользнула тень, привлекая мой взгляд. Откуда в тёмной комнате, где всего один движущийся предмет, взяться тени? А, может, есть откуда? Я сглотнул и чуть приподнял голову, осматривая палату. Ничего. Никого. Но вот она промелькнула вновь, я видел чьи-то глаза. Панический страх сковал меня, не давая пошевелиться. Оно двигалось бесшумно, скользило вокруг моей кровати опасным хищником, но пока ничего не делало. Взгляд скользил по комнате. Я не знал, куда мне деться, ведь отсоединить себя самостоятельно от капельниц я не могу, да и вряд ли смогу встать. Дыхание сбивается, сердце трепещет в груди так, что каждый его удар болью отдаётся в теле, распирая сосуды. Ледяное прикосновение к моим ногам. Хочу закричать, но из горла вырывается лишь сиплый всхлип. Гилберт! Хоть кто-нибудь! Но я прекрасно понимаю – меня никто не слышит. Я абсолютно беспомощен в этой комнате, здесь и сейчас, когда неведомая тварь стискивает мои ноги с риском переломать их к чертям собачьим. А я на крепкость костей никогда не жаловался – лишь один перелом в жизни был. И тот – на гонках.