— Да уж так и было, правда ее, — сказала она. — Я в те времена в инспекции по делам детей работала. Очень это тяжелое дело оказалось.
— Но отец у него, должно быть, совсем ненормальный был. Неужели никто о нем не донес?
Ингеборг мрачно посмотрела на Сигни:
— Вот это-то меня больше всего и мучает, что мы пораньше не сумели вмешаться. Нам не раз поступали сигналы, что Нурбакк перегибает палку, но только когда уже позвонил кто-то из ихних родственников и сказал, что вот теперь уж нам нужно пулей туда лететь… — Она закусила нижнюю губу, тонкую и бледную. — Уж с того времени больше двадцати лет прошло, но я тебе, Сигни, скажу, что я никогда не забуду того, что увидела тогда. Никогда.
— А что случилось-то?
Ингеборг прикрыла глаза. Сигни показалось, что веки старушки были не толще папиросной бумаги. Такое было впечатление, будто она смотрит на нее прямо сквозь них.
— Ну мы, значит, подъезжаем к этому домишку-то, далеко-о-о в лесу, — сказала она наконец, открыв глаза, блестевшие от слез. — А там-то, боже ж ты мой! Бутылки кругом валяются, грязная одежда и посуда, одно окно разбитое было, так что в дому холодина просто. Мы сначала все никак не могли найти мальчонок, пока в подвал не спустилися. Они там оба заперты были. И вот сидит, значит, Арве и Освальда обнимает, чтобы тот не замерз.
— Арве? — не поняла Сигни.
Ингеборг достала носовой платок и высморкалась.
— Старший брат Освальда. Они тама уж несколько дней просидели. Папаша ихний дал им бутылку воды да несколько горбушек хлеба им кинул, а самого его и след простыл.
— Но уж тогда-то вы вмешались?
— Это конечно. Арве-то, он вырос в приемной семье в Лиллестрёме. А Освальда вот в заведение определили, и сейчас ему лучше живется, чем в прежней-то жизни. Но что мы так долго тянули и не вмешивались… Папашу-то ихнего судили за жестокое обращение с дитями. Отсидел, должно, несколько месяцев. Ну а потом возвернулся сюда и жил как зверь какой в этом своем домишке, пока не спился и не умер.
Внезапно сморщенное лицо Ингеборг просветлело.
— Но вот я тебе скажу, Сигни, что Арве-то Нурбакк — вот это складный парнишка вышел. Даже не верится, что у него такая жизнь заладилась. Пока мы ему приемную семью не нашли, он у нас дома оставался, а потом все эти годы меня не забывал.
Она оттянула край ворота и показала нитку жемчуга, по виду настоящего.
— Всегда веселый, и все ему хорошо всегда, такой он, Арве. Он от одного только в ярость приходил — ежели кто дурное о его отце скажет. Вот тогда уж он и кричал, и бранился. Кабы полиция его за решетку не упекла, он бы никогда не спился бы, жил бы еще — вот как Арве думал. Он полицию ненавидел хужее всего на свете. Это если матери их не считать, которая их бросила. Я за него оченно переживала. Но он как-то успокоился с возрастом и никогда больше о них не заговаривал — ни о матери, ни об отце.
— Ужас! — воскликнула Сигни. — Что ж это ребенку надо пережить, чтоб таким стать?
Ингеборг вздохнула и посмотрела на часы:
— Да-да, Сигни, надо, наверное, нам пойти разбудить Освальда. Не то опять ночью куролесить будет.
Сигни подскочила со стула:
— Сиди-сиди, я сама.
Она открыла дверь в комнату Освальда. Из широко распахнутого окна ее так и обдало ветром. Постель была пуста.
64
Нина успела спросить, куда они едут, только когда уже завела мотор, а Викен уселся на сиденье рядом с ней и пояснил:
— Арве изучил распечатку разговоров по мобильному телефону Гленне. Вчера вечером, в двадцать один ноль-ноль, ему звонили со стационарного телефона на улице Тосен-вейен. Из дома, владелицей которого значится Рита Йентофт.
— Йентофт? Где-то мне это имя только что попадалось… С нее снимали показания. Сигге, если не ошибаюсь.
— Так и есть. Ей пятьдесят два года, родилась в местечке Гравдал, на острове Вествогэй, уже двадцать пять лет живет в Осло. Овдовела восемь лет назад. Всю жизнь работала в регистратуре разных медучреждений. В настоящее время трудоустроена в небезызвестном медицинском центре на улице Бугстад-вейен. Под судом не состояла. Налоговую и кредитную истории тебе доложить?
— Понятно, — сказала Нина, — его секретарша.
Она остановилась у самого въезда на парковку, там уже стояла патрульная машина. Викен выскочил еще до того, как она успела заглушить мотор. Возле крыльца топтались два констебля в форме.
— Мы звонили, но никто не ответил, — сообщил один из них. — Дверь не заперта, но нам было приказано дождаться вас.