— Это имеет значение? — спросила она, до последнего не желая идти на откровенность, на которую он её вызывал.
— Да, имеет. Зачем мне всё это, по-твоему? — спросил он, кивнув головой в сторону, где продолжался праздничный фуршет. — Как ты думаешь?
«Ну ладно. Я сделала всё, что было в моих силах, чтобы не раскачивать лодку и не лезть в неприятности» — подумала Саша, смиряясь.
— Думаю, ты любишь всё это, — ответила она, смело посмотрев ему в глаза. — Деньги, славу, власть. Азарт большой игры. Любишь чувствовать себя победителем, покорителем вершин и самым матёрым альфа-самцом. Но ты, конечно же, скажешь, что на самом деле у тебя гораздо более благородные и возвышенные мотивы. Ведь таковы правила игры. Публичное пространство — огромный слоёный торт из лжи, заправленный враньём и посыпанный сверху сладкими байками. Наш мир таков. Таков путь к богатству, влиянию и успеху. И я вовсе не хочу судить никого, кто по нему пошел. Бедняки, которые сетуют на несправедливость жизни и злых бездушных богачей, на самом деле завидуя им и втайне желая занять их место, смотрятся жалко. Я — не такой человек. Но у меня всё же несколько другие приоритеты в жизни. И я инстинктивно тянусь к тем, у кого они схожи с моими. Вот и всё.
Рикардо некоторое время молчал, обдумывая её ответ, прежде чем изречь:
— Если позволишь, Саша, я поделюсь с тобой одним воспоминанием из детства.
Тёрнер кивнула, и он начал говорить, задумчиво глядя на огни космодрома:
— Однажды я задал своему отцу важный вопрос. Я тогда был ещё мальцом. Но родители не ограничивали мне доступ к информации, а наоборот, поощряли пытливость. Так что я не был похож на Сиддхартху Гаутаму до первого выхода из дворца. В пять-шесть лет я уже знал обо всех глобальных проблемах человечества. И эти знания ужаснули меня. Я не мог понять, как вообще можно думать о чём-то ином, когда на нашей планете происходят такие экологические и социальные бедствия. Так вот, я спросил у отца, почему мы, наша семья — такие плохие и корыстные люди. Он удивился этому вопросу, но понял, что он меня действительно беспокоит. Папа всю свою жизнь был крайне занятым человеком. Но каким-то невероятным образом он всегда находил время на меня. Он присел рядом со мной, улыбнулся и спросил, с чего я это взял. И я объяснил ему, что мы не можем быть хорошими, раз мы живём в таком изобилии и комфорте, когда так много людей вокруг страдают. Будь мы хорошими, мы отдали бы всё, что имеем, нуждающимся, и жили бы наравне с ними. Ведь это было бы гуманно и по-христиански. Папа отнёсся к моему вопросу серьёзно, будто говорил со взрослым. Он очень подробно рассказал мне, как много денег и усилий тратит его компания и наша семья на решение всех этих проблем: на развитие социальной инфраструктуры бедных районов нашей страны, на решение экологического кризиса и сохранение редких видов в Амазонии, на расчистку мусорных островов в Атлантике, на многое другое. Но этот ответ не удовлетворил меня. Я сказал, что мы могли бы сделать ещё больше. Папа мог бы продать все свои производства и отдать все эти деньги на благотворительность. Тогда он улыбнулся, похлопал меня по плечу, и предложил мне подумать над двумя вопросами. Во-первых, многое ли мы сможем делать дальше для решения всех этих проблем, когда останемся без средств к существованию. И во-вторых — уверен ли я, что те, кому мы продадим все наши бизнес-активы, продолжат тратить столь же значительную часть прибыли на решение этих проблем. Он сказал, что обязательно обсудит со мной этот вопрос ещё раз после того, как я подумаю. Но знаешь, что? Я больше к этому не возвращался.
Саша слушала рассказ с интересом, но не теряла скептической улыбки.
— Это очень удобно, — ответила она. — Не сомневаюсь, что такое объяснение удовлетворило ребёнка. Но не уверена насчёт взрослых.
— А ты считаешь, что оно неверно? — контратаковал он. — Почему, позволь спросить? Потому что «хорошие люди не могут быть богатыми, а богатые — хорошими»? Эта мысль, на мой взгляд, тоже несколько больше подходит ребёнку, чем взрослому человеку. Если, конечно, этот взрослый — не коммунист.
Слегка уязвлённая этим метким уколом, Тёрнер нервно заёрзала.
— Всё намного сложнее, Рикардо. Ты сам это знаешь, — ответила она. — Я не так сильна в софистике. Но не считай меня наивной девчонкой, которая изменит свои взгляды на жизнь из-за пары красивых историй. Я и так уже работаю на твою компанию. И планирую работать дальше. Тебе обязательно нужно, чтобы я вдобавок тебя ещё и обожествляла?
— Нет. Но мне хотелось бы, чтобы ты перестала относиться ко мне с незаслуженным высокомерием. Если же считаешь его заслуженным — я выслушаю твои аргументы и честно на них отвечу.
Несколько удивлённая таким поворотом событий, Тёрнер слегка смешалась. Посмотрев на неё с симпатией, бразилец сказал:
— Мне нравится твоя искренность. Понравилась с первого взгляда. Так что давай, не стесняйся. Если бы я хотел тёплой ванны — я бы общался сейчас с кем-то из многочисленных липнущих ко мне подхалимов, а не с единственным человеком в компании, кто способен высказать мне нелицеприятные вещи в глаза.
«Умеет же он загнать в угол! Вот же настырный!» — поразилась Тёрнер, сама не заметив, как фраза про «единственного человека в компании» приятно пощекотала её самолюбие. Саша ненавидела расточать комплименты начальству, приберегая их для подчинённых и для тех, кто их действительно заслуживал. Но если самомнение Гизу так нуждалось в признании ею его заслуг, что он не поленился уделить ей так много времени, оставив важных гостей на попечение сестры и Мейер — должно быть, ей всё-таки стоит сделать в его сторону реверанс. Тем более, что упрекнуть его в каких-то конкретных проявлениях несправедливости по отношению к себе или другим людям, работающим над проектом, она действительно не могла.
— У меня нет никаких претензий, которые я хотела бы высказать, Рикардо, — наконец произнесла она, чувствуя себя неловко. — Ты прав насчёт меня в том плане, что если что-то накипело, то я не держу этого в себе. Но такого нет. Если бы не ты, наш проект не был бы возможен. Это действительно так. Как и Доминик, и вся наша команда, я искренне благодарна за то, что…
— Перестань, Саша, — отмахнулся он, не дослушав, и иронично улыбнулся. — Тебе явно неприятно говорить это. А мне — слышать. У нас в компании хватает людей, у которых ты могла бы поучиться лизоблюдству. Но уж лучше пусть они поучатся у тебя самоотдаче и искренности. Толку для проекта будет больше.
Ей оставалось лишь улыбнуться в ответ. Она сама не заметила, как беседа волшебным образом снизила свой градус принуждённости.
— Это тоже выглядит как предубеждение. Я настолько плотно ассоциируюсь у тебя с человеком, от которого можно слышать лишь гадости, что ты не готов услышать от меня что-то приятное? — спросила она.
В этот момент он и посмотрел на неё взглядом, который не выходил у неё из головы весь остаток вечера.
— Я очень хотел бы услышать от тебя что-то приятное, Саша, — произнёс он многозначительно, понизив голос почти до шепота, и закрепив значение этих слов долгой паузой. — Но только тогда, когда это будет сказано от души.
Поднявшись со своего кресла и подойдя к парапету террасы, он молвил:
— Мне тоже иногда хочется быть просто хорошим человеком. Честным бесхитростным спецом. Хочется, чтобы такие достойные люди, как ты и Доминик смотрели на меня как на своего, а я мог бы вместе с вами ругать каких-то абстрактных тщеславных «власть имущих» и алчных «денежных мешков». Но знаешь, что я с сожалением понял уже давно? Хорошие, добрые, честные люди — не способны самостоятельно создать возможности. Они не могут конструировать свою реальность из-за банальной нехватки ресурсов и влияния. Поэтому они вынуждены выбирать из тех опций, которые им предоставляют другие. Как правило, не оптимальных. Скрепя сердце, они всегда выбирают один из этих неидеальных вариантов, говоря себе: «это не от нас зависело». А затем создают то, что хотят от них другие, жертвуя своей мечтой. Или уходят, хлопая дверью, и говорят на прощание, что все вокруг — одинаковые говнюки, поэтому они не будут созидать вообще. Первый вариант удобен. Второй — может показаться приятным и красивым. Но что в итоге? Что останется потомкам? Лишь то, что они успели создать. И это означает одно. Вместо того, чтобы полагаться на волю сильных мира сего, инфантильно надеяться на их благоволение или ругаться из-за их немилости, нужно самому стать у руля. Нужно обрести достаточные ресурсы и влияние, чтобы воплотить в жизнь свою мечту. Это морально непростой путь. Ведь он требует принятие на себя огромных рисков и ответственности. У тебя не получится остаться всеми любимым, чистеньким и умиротворённым. Но результат, если его удастся достигнуть — того стоит.