Только сейчас он окончательно понял, что все действительно сделано, миссия исполнена, и теперь-то он уже точно может рассказать – или хотя бы попытаться рассказать – дрону Терсоно, аватару Хаба, хомомдану Кэйбу или всем им, вместе взятым, что он только что сделал. И тогда Хайлеру ничего не останется, как обезоружить его, то есть попросту убить. Но Квилан промолчал.
Хайлер может и не убивать его, а лишь обезоружить… да и зачем все это. Все должно казаться нормальным – так будет лучше для Чела, для миссии… Пусть все идет своим чередом, пока свет от второй звезды не достигнет орбиты Мэйсак.
– Итак, наше путешествие окончено, – провозгласил аватар.
– Да, друзья, мы можем возвращаться, – радостно объявил дрон И. X. Терсоно, и его аура мягко засветилась розовым.
– Да, пойдемте, – услышал свой ответ Квилан.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
КОНТРОЛЬ ВОИСТИНУ ПОТЕРЯН
Квилан просыпался медленно, голова у него немного кружилась. Было еще очень темно. Он лениво потянулся и вдруг почувствовал рядом с собой Уороси. Полусонная, она прижалась к нему, приникая к нему всем тело. Он обнял ее за плечи, и она почти слилась с ним…
Квилан проснулся окончательно и понял, что хочет ее, но не успел даже пошевелиться, как она повернула к нему лицо, улыбаясь приоткрытым ртом.
Уороси скользнула по нему, Уороси раскрылась, и началось то безумие, когда занятия любовью уже не различают ни мужского, ни женского, когда становится не важно, кто ты, какие части тела кому принадлежат.
В такие моменты «бамбук и раковина» принадлежат обоим сразу и никому в отдельности. Его член магическим жезлом пронизывал обоих, а ее вагина цвела, как розовый куст, поглощая оба тела, превращая обоих любовников в какое-то странное чувственное существо.
Они упоенно занимались любовью, а за окнами медленно вставал рассвет. Но вот оба любовника насладились и теперь лежали рядом, в поту, слюне и сперме, не в силах оторвать глаз друг от друга. Затем Квилан скорчился, как от боли. Ничему помочь уже невозможно. Он огляделся, не понимая до конца, где находится. Комната казалась незнакомой, потолки слишком высокими и свет чересчур ярким. Создавалось впечатление, что у него что-то не так с глазами, но это было не так.
Квилан посмотрел на Уороси. Она лежала, подперев голову кулачком, и смотрела прямо на него. И когда он взглянул в это лицо и понял его выражение, то испытал некий шок. В следующее за этим шоком мгновение его пронзил чудовищный непереносимый ужас: Уороси никогда не смотрела на него так – не на него, а через…
В этих больших темных глазах таились холод и расчетливая злоба, нечто-то беспощадное смотрело прямо ему в душу.
Ее шерсть лежала плотным серебристым щитом, и Квилан почти мог смотреться в ее длинное гладкое тело, как в зеркало, теплое и холодное одновременно. Майор разлепил губы и собрался что-то сказать, но язык оказался слишком велик для съежившегося пересохшего горла.
И тогда заговорила она:
– Не думай, что я была одурачена хотя бы на мгновение, Квилан.
Это был голос не Уороси.
Она распрямила руку и поднялась с постели движением, полным властной грации. Он долго смотрел ей вслед и только спустя какое-то время обнаружил, что на другом конце кровати сидит обнаженный старик и, не моргая, смотрит на него.
Старик молчал и выглядел смущенным, старик, совершенно неизвестный и вместе с тем до боли знакомый…
Наконец, Квилан проснулся и дико огляделся по сторонам.
Он лежал на широкой кровати в своих апартаментах в городе Акьюме. Вероятно, наступало утро, и с купола небеса сыпался густой снег.
– Света, – прошептал Квилан и быстро осмотрел комнату. Комната мгновенно осветилась. Ничего не изменилось. Он был один.
Это был день, который заканчивался концертом в зале Штульен – первым исполнением новой симфонии Махрая Циллера, которая называлась «Испытание светом». Концерт должен был закончиться именно в тот момент, когда свет от новой звезды Джунс наконец-то, через восемьсот лет, достигнет системы Лейслер и Орбиты Мэйсак.
С непередаваемым чувством тошноты Квилан вдруг вспомнил, что до конца исполнил свою обязанность, и теперь от него уже ничего не зависит. Ни от его рук, ни от его головы. Что должно произойти, то произойдет. Он уже ничему помочь не в силах, как и никто иной. И никто иной здесь не имеет в своем сознании другого сознания, подслушивающего каждую мысль… Разумеется, с прошлой ночи, если не раньше, у Квилана не осталось и тех часов одиночества по утрам и вечерам, о которых было договорено раньше.
– Хайлер?
– Я здесь. Снилось ли тебе такое раньше?