– Да, пойдемте, – услышал свой ответ Квилан.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
КОНТРОЛЬ ВОИСТИНУ ПОТЕРЯН
Квилан просыпался медленно, голова у него немного кружилась. Было еще очень темно. Он лениво потянулся и вдруг почувствовал рядом с собой Уороси. Полусонная, она прижалась к нему, приникая к нему всем тело. Он обнял ее за плечи, и она почти слилась с ним…
Квилан проснулся окончательно и понял, что хочет ее, но не успел даже пошевелиться, как она повернула к нему лицо, улыбаясь приоткрытым ртом.
Уороси скользнула по нему, Уороси раскрылась, и началось то безумие, когда занятия любовью уже не различают ни мужского, ни женского, когда становится не важно, кто ты, какие части тела кому принадлежат.
В такие моменты «бамбук и раковина» принадлежат обоим сразу и никому в отдельности. Его член магическим жезлом пронизывал обоих, а ее вагина цвела, как розовый куст, поглощая оба тела, превращая обоих любовников в какое-то странное чувственное существо.
Они упоенно занимались любовью, а за окнами медленно вставал рассвет. Но вот оба любовника насладились и теперь лежали рядом, в поту, слюне и сперме, не в силах оторвать глаз друг от друга. Затем Квилан скорчился, как от боли. Ничему помочь уже невозможно. Он огляделся, не понимая до конца, где находится. Комната казалась незнакомой, потолки слишком высокими и свет чересчур ярким. Создавалось впечатление, что у него что-то не так с глазами, но это было не так.
Квилан посмотрел на Уороси. Она лежала, подперев голову кулачком, и смотрела прямо на него. И когда он взглянул в это лицо и понял его выражение, то испытал некий шок. В следующее за этим шоком мгновение его пронзил чудовищный непереносимый ужас: Уороси никогда не смотрела на него так – не на него, а через…
В этих больших темных глазах таились холод и расчетливая злоба, нечто-то беспощадное смотрело прямо ему в душу.
Ее шерсть лежала плотным серебристым щитом, и Квилан почти мог смотреться в ее длинное гладкое тело, как в зеркало, теплое и холодное одновременно. Майор разлепил губы и собрался что-то сказать, но язык оказался слишком велик для съежившегося пересохшего горла.
И тогда заговорила она:
– Не думай, что я была одурачена хотя бы на мгновение, Квилан.
Это был голос не Уороси.
Она распрямила руку и поднялась с постели движением, полным властной грации. Он долго смотрел ей вслед и только спустя какое-то время обнаружил, что на другом конце кровати сидит обнаженный старик и, не моргая, смотрит на него.
Старик молчал и выглядел смущенным, старик, совершенно неизвестный и вместе с тем до боли знакомый…
Наконец, Квилан проснулся и дико огляделся по сторонам.
Он лежал на широкой кровати в своих апартаментах в городе Акьюме. Вероятно, наступало утро, и с купола небеса сыпался густой снег.
– Света, – прошептал Квилан и быстро осмотрел комнату. Комната мгновенно осветилась. Ничего не изменилось. Он был один.
Это был день, который заканчивался концертом в зале Штульен – первым исполнением новой симфонии Махрая Циллера, которая называлась «Испытание светом». Концерт должен был закончиться именно в тот момент, когда свет от новой звезды Джунс наконец-то, через восемьсот лет, достигнет системы Лейслер и Орбиты Мэйсак.
С непередаваемым чувством тошноты Квилан вдруг вспомнил, что до конца исполнил свою обязанность, и теперь от него уже ничего не зависит. Ни от его рук, ни от его головы. Что должно произойти, то произойдет. Он уже ничему помочь не в силах, как и никто иной. И никто иной здесь не имеет в своем сознании другого сознания, подслушивающего каждую мысль… Разумеется, с прошлой ночи, если не раньше, у Квилана не осталось и тех часов одиночества по утрам и вечерам, о которых было договорено раньше.
– Хайлер?
– Я здесь. Снилось ли тебе такое раньше?
– Тебе тоже снилось?
– Я смотрел и слушал, ловя каждый знак, которым ты мог бы предупредить их о том, чем закончится нынешний вечер. Я не вмешивался в твои сны, я только наблюдал за твоим телом, потому как знал, что это один из тех дьявольских снов, которых можно действительно испугаться. Не хочешь ли рассказать мне его подробней?
Квилан колебался. Он знаком приказал свету погаснуть и некоторое время лежал в полной темноте.
– Нет, – наконец объявил он.
И тут же понял, что не думает, а произносит эти слова вслух, но сразу же осознал, и то, что больше произнести ничего не сможет.
Спустя мгновение он обнаружил, что не может и шевельнуться, и его пронзил страх, страх от того, что он парализован, и его судьба зависит теперь полностью от кого-то другого.
– Прости. Ты говорил сам с собой, без связи. Теперь пройдет.
Квилан передвинулся на кровати, прокашлялся и убедился, что снова вполне владеет своим телом.
– Я хотел только сказать «нет». У меня нет необходимости рассказывать тебе об этом.
– Ты уверен? Ты никогда еще не был в таком состоянии за все то время, что мы с тобой вместе.
– Но я говорю, что со мной все в порядке, тебя устраивает?
– Устраивает, устраивает. Ладно.
– А если бы и было по-другому, то что это теперь меняет? Лучше попытаюсь снова заснуть. Поговорим позже.
– Как хочешь. Спи крепко.
– Сомневаюсь.
Квилан лег на спину и смотрел, как летят по небу пушистые полосы снега, как беззвучно завиваются они в причудливые спирали, и гадал о том, точно ли так же видит этот снег другое сознание, смотрящее на мир его глазами.
Но заснуть он, естественно, не смог.
С дюжину цивилизаций, которые постепенно шли той же дорогой, что и сама Цивилизация на протяжении своих веков дефицита, тратили огромные усилия на то, чтобы виртуальная реальность стала, по возможности, по-настоящему реальной и осязаемой. Даже когда была создана сама Цивилизация, потребовались определенные серьезные затраты энергии и времени – как биологических существ, так и машин – на то, чтобы усовершенствовать различные методы, благодаря которым человеческий сенсорный аппарата смог бы испытывать то, чего в реальности не происходило.
Благодаря этим предварительным усилиям уровень точности и достоверности виртуальной реальности, доступной любому гражданину Цивилизации, стал очень высоким, высоким настолько, что потребовалось внедрение определенных синтетических ключей, дабы порой напоминать субъекту, что то, что в данный момент ему кажется реальным, на самом деле не всегда таковым является.
Но даже после внедрения таких ключей живость и непосредственность виртуального мира оказались настолько сильными, что большая часть населения все-таки забывала о нереальности происходящего. В результате постепенно, век за веком, сложилось странное мнение, будто любому жителю Цивилизации в любое время можно испытать все что угодно, где угодно и как угодно, не сходя с места, и беспокоиться о том, происходит ли это в действительности или нет, совершенно не обязательно.
Естественно, что почти все жители хотя бы раз, – а некоторые и постоянно, – испытывали (то есть видели, слышали, нюхали, пробовали, чувствовали и т. д.) нечто, чего в реальности просто никогда быть не могло.
Аватар фыркнул:
– И все-таки они делают это!
В его смехе Кэйбу послышалась удивительная сердечность, которую было странно слышать и от машины, и даже от человекообразного воплощения машины.
– Что делают? – уточнил он.
– Подделывают деньги, – усмехаясь и качая головой, ответил аватар.
– Разве это возможно? – нахмурился Кэйб.
– В целом, конечно, нет, но отчасти… Есть такая старая присказка, – посмотрел он на хомомдана.
– Да, я знаю, «подделывай, но не попадайся» или что-то в этом духе, – процитировал он.
– Именно, – аватар кивнул. – Так вот, они подделывают билеты на концерт Циллера. Но это еще что. – Происходят вообще неслыханные вещи: люди ради билетов устраивают для тех, кто может их достать, космические круизы, меняют любовников, соглашаются забеременеть, меняют внешность в угоду желаниям партнера, да что внешность! Они даже меняют пол, лишь бы угодить кому нужно – и все ради билетов! – Аватар развел руками. – Какое удивительное, трогательное, романтическое варварство! Не правда ли?