* * *
1
Я - Черный Пьеро без гитары,
Не любящий рампы и сцен,
Чьи руки мудры, но не стары,
В синеющей россыпи вен.
И чуть удивление брезжит,
Хоть видел такое несчет,
Когда их зачем-нибудь режут -
Пронзительно-ало течет.
Течет торопливо, как время,
И, чуть на морозе дымясь,
Густеет кровавое семя,
Впитав первородную грязь.
Меж желтых клыков, повторяя
Цвет яростный - бешеный зырк,
Слюну торопливо роняя,
Залижет шакалий язык.
В подпалинах рыжих подбрюшье,
Прижал облезающий хвост,
Излей мне, шакал, свою душу,
Прерви на минуту свой тост.
Что, брат, тяжело быть не средним?
Ведь им не понять ту охоть,
Когда рвешь в куски не последним
Живую горячую плоть.
Когда не последний за самкой,
В жару - на речной водопой,
Ни с кем не боясь перебранки
Издать торжествующий вой.
2
Я - Черный Пьеро без гитары,
Проездом в провинции день,
И кассу, как-будто татары,
Штурмует, галдя, дребедень.
Не любящий рампу и сцену
Я выйду под тысячу глаз,
Хвала вам, мне знающим цену,
Меня развлечете сейчас.
Лизать мою кровь - вот желанье
Собранья мужчин, геев, дам.
И, видя такое старанье,
Я зааплодирую вам!
* * *
На свою смерть
Молись!
Если ты еще можешь молиться,
Но есть ли резон головой об пол биться
И, призывая безгласных богов,
Сметая препятствия все и преграды,
Мечтая за наглость иметь лишь награды,
Ломая отростки зеленых рогов,
Веселиться...
А снится...
А снится лишь с розовым счастье
И имя глухое... то Света... то Настя..
То черной, то белой, то с рыжинкой масти.
А это ли счастье?
Молись!
Друг, молись Христу-Иегове,
Молись за Отца и за Сына молись,
С глазами, залитыми потом и кровью,
В загаженном храме...
Молись!
Или ввысь глядя
Сквозь туман и обман,
О сером галдя,
Позабыв про боль ран,
За грош продавая безгрешности сан...
Течет в твоей ванной испорченный кран...
Молись'
И простится тебе и ему,
И грешника встретят в каком-то дому.
Раскается он в откровении винном,
Веревка простит все в лесочке осинном,
И примет в объятья аллах
Или Будда... На свете нет худа,
А жизнь - это блюдо,
Которого нету вкусней
И кислей,
И с каждым глотком становлюсь я взрослей.
Молись за меня,
Не вернусь ниоткуда,
Ухожу в никуда,
Молись!
Молись. Молись...
* * *
Вскрыл грудную клетку
И смотрю я в душу:
Каждый грех мой метил,
Как овечьи уши.
И чернила сердце
Каждая скабрезность,
Белизну младенца
Окропила мерзость.
Цвет смотрю упорно:
Зебра - уголь с мелом.
Белое на черном?
Черное на белом?
* * *
В эту безлунную ночь жгут письма,
Освещая бледные лица и бесплотные тени,
И бог Рама Кришна,
В мерцании блицев, наблюдает наше падение
И то, как мордастая шлюха
Жалуется, что ее все пытаются трахнуть.
Для нашего нежного слуха
Подобные песни - дубина.
Не ахнуть,
Не крикнуть, не застонать, не исчезнуть,
Забыться, врасти, раствориться,
Возникнуть мессией над бездной.
Умыться водою святой и молиться,
Чужие грехи замолить и свои,
Прощенья прося у Иуды Искариота
И Марии Магдалины,
Избавленья от опек идиотов моих
Под звук мандолины.
И выпить из черепа незнакомца
Напиток травы всепрощенья,
И скрыться в вертепе от солнца,
И жаждать мщения.
Мщения!
И видеть во сне: море, сирена,
От мелей моряков отвлекающая телом.
Она остается здесь в окружении стен,
В недоумении от рук, испачканных пеплом
Тех писем.
Дикси!
* * *
Ребенок в чреве мамы девять месяцев,
А ты внутри меня который год,
Я разрожусь тобой на грязной лестнице
Моих мечтаний незаконный плод.
Не выдержу родильной я горячки,
Не оторву от лестницы лица.
Состроишь, раздирая в кровь болячки,
Глазенки трупу своего отца.
Завернутый зимой в бетон подъезда,
Ты вскормишься унынья молоком,
И в ожиданьи моего приезда
Стучать по батареям кулаком.
Прости меня, ребенок незаконный,
Прости отцов-пецов и дураков.
Продай меня: на грош - кило сушеных
В кульках бумажных из черновиков.
* * *
Бог не придумал тоскливей
Молчанья в автобусах.
Разлуки, измены, дождя
И разбитых зеркал,
И путешествия ручкой по
школьному глобусу,
Ночью морозной надорванный волчий вокал.
Он не придумал тоскливей