Проходить сквозь закрытые двери
И в чужие заглядывать окна,
Меру жизни деньгами отмерить,
Грызть запреты стальные волокна.
И любить пластилиновых женщин,
И тянуть на себя одеяло.
И по моде плевать в лица вещим
И растить в спокойствии сало.
Умирать по частям, понемногу,
Отпевать по себе панихиду,
И минировать к дому дорогу,
Не прощая былую обиду.
Спать с которыми это удобней,
А распятье сбросить в канаву.
Говорить, что живешь бесподобно,
Погружаясь в кипящую лаву.
Тлеть и нудно коптеть, и дымиться,
Но пытаться порою гореть.
Головою о задницу биться
И глазами в глазницы смотреть.
Целовать в упоении руки,
Можно женщин, а можно свои.
И топиться в стакане со скуки
И бросаться в ночные бои.
И слюной брызгать в лучшего друга,
И втыкать в спину нож, озлобясь.
Где найти мне выход из круга,
Чтобы напрочь забыть про тебя?
Не верь моим словам
Из страстно - влажных губ,
Не верь моим глазам -
Они бесстыдно лгут.
Я верю сам себе
И в нежность стертых фраз,
Но гнули мой хребет
Они уже не раз.
Не слушай шепот мой,
Чтоб не мешал он мстить,
И чтоб не смог держать,
Когда пора уйти.
53
* * *
Когда любовь переживает время,
Отпущенное пленником ее,
На плечи им ложится скуки бремя
И ожиданье избавленья от нее.
Что стало бы с Ромео и Джульеттой,
Когда б исполнились наивные мечты?
Любовь... Ты не тверди сейчас про это,
Все было бы не так, как хочешь ты.
Толстеющей Джульетте не придется
Переживать соблазны дураков,
На кухне дело ведь всегда найдется...
Ромео брюзглый, лысый и в трико,
Лежит с газетой, в полупьяной дреме,
Дымится в пепельнице сморщенный «бычок»,
В стакане чай спитой с краями вровень,
А он к любви стремился...
Дурачок.
Я не хочу ломать ничьих мечтаний,
Мы щедры, отхватив от жизни куш.
Чем старше - тем страшнее расстоянья
И пустота замшелых серых душ.
Гимн женщине
Первый восторг обладания плотью,
Руки дрожащие мальчика, стон
И упоенье, рожденное ночью,
Власть наслаждения, разума сон.
Пьяный восторг обладания первым,
Кровь на снегу, первый женщины плач.
Пальцы без кожи и тело - сплошь нервы.
Время работает - лечащий врач.
Я - атеист, но молюсь Магдалине,
Ты остаешься пределом мечты.
Губы и грудь, твое тело доныне
Счастье греховное - женщина, ты.
* * *
Рабыне Изауре, Марианне
и все их знакомым и
родственникам посвящается.
Кто-то с заплаканной рожею,
И нет конца спектаклю.
Вы бы, друзья, у нас пожили
Вы бы не так заплакали.
А в заводской столовой
Толстая Жануария
Кормила б похлебкой перловой
Бразильского пролетария.
А дон Альберто бухгалтером
Деньги чужие б подсчитывал,
Пил и ругался бы матерно,
И диссидентов почитывал.
А Марианна с Изаурой
Пахали б на швейной фабрике,
Тюки бы таскали парою
Не хуже, чем негры в Африке.
Народ бы не стаптывал боты,
У посольства не торчал бы за визою,
Бежали бы после работы
Толпами к телевизору.
Замерли все без движения,
И через раз сердца бьются.
Ждут: вот-вот продолжение...
"Бедные тоже смеются"...
* * *
Про негритенка Билли,
который не чистил зубы
и почему его за это не ругали.
У негритенка Билли,
Что родом из Бразилии,
Была мамаша Билли, И папа тоже Билли,
И все его любили, Купали и кормили,
И никогда не били.
Везет паршивцу Билли!
Не чистил зубы Билли
Ни пастой и ни в мыле,
Ни мелом и ни пылью,
И ни мамаша Билли,
И ни папаша Билли,
За это не лупили,
И даже не бранили,
Хоть чистоту любили.
Ведь зубы этот Билли
Имел не крокодильи,
Не волчьи, не горильи,
Не как у мамы Билли, Не как у папы Билли,
Не как в кино у Трилли,
Что в огненном плаще,
У негритенка Билли,
Что родом из Бразилии,
Их не было вообще.
* * *
УТРЕННИЙ МОНОЛОГ МУЖА
Милое мое очарованье,
Дуновенье свежее ветров,
Ты шедевр творенья мирозданья,
Запах нежной зелени лесов.
Брошу я к стопам твоим алмазы,
Все богатства, царства и миры,
Лишь бы слышать твой в немом экстазе
Голос, не отвергнувший дары.
Я и сам ковром персидским лягу
Под ноги невиданной красы,
И на голубом небесном флаге
Счастье взвесят звездные Весы.
Никогда тебя я не обижу
А тебе всегда и все прошу,
И в судьбе твоей, прекрасней книжных,
Места нет для злобы и кощунств.
Ты свои все тяготы отбросишь,
А взамен прошу я лишь безделку.
Дорогая, будет все как хочешь,
Дай мне... три рубля на опохмелку.
* * *
Бессонница
Кто там тихим голосом молится?
Кто хочет мне что-то сказать?
Бесстыжая баба-бессонница
Ложится со мною в кровать.
Меня обнимает неистово,
И в губы целует взасос,
А рядом ложится расхристанный
Лохматый и пьяный вопрос.
Он что-то спросил меня строго
Про жизнь и влепил оплеуху.
Свернулась у ног недотрога
По кличке мадам невезуха.
Щекочет меня невезение,
Мне ногти грызет на ногах,
Мычит под кроватью с похмелья
Его благородие страх.
И мне на подушку садится
Живым воплощением бреда,
Похожий на хищную птицу,
Ритмичный скрип койки соседа.
Мне тесно, дышу еле-еле...
Пришла еще совесть к утру.
И я, встав с проклятьем с постели,
Ложусь досыпать на полу.
* * *
Бред
Синий костел, обвалившийся месяц,
Прозелень рыжая, бывшая лесом,
Падшего ангела голые крылья,
Мраморный столб, захлебнувшийся в иле.
В этом пейзаже тону с головой,
Шарю во тьме плесневелой рукой,
Чую твою чешуйчатую кожу.
Скрипнула дверь. Это ты? Нет.
Кто же?
Пена усталости, зенки навыкате,
Череп мандибулю* кпереди выпятил,
Щелкнула звучно зубастая пасть.
Эх, с головой бы в нее - и пропасть.
Я просыпаюсь в холодном поту,
Как хорошо, что все было в бреду...
А наяву в небе лошадь парит,