Я, не дыша, мечтая стать невидимкой, скользнуть за плинтус, словно таракан, следила за тем, как из кабаньей морды снова проступает отечное, красное лицо Михеева. Вот он вновь деловито пощупал у себя во рту – и потянул невидимую нитку, завертел в здоровенных лапах поданный Таськой «клубочек». Я потянулась к шприцу, но сухонькая Таськина ручка вцепилась в мой халат. И только через пару минут, когда Таська ослабила хватку и чувствительно пихнула меня в плечо, я взяла-таки шприц и всадила Михееву в трицепс, чуть повыше упитанной русалки, обвившейся вокруг якоря.
Он был так занят клубком, что почти не обратил на это внимания. Только потом, когда его, осоловелого, вели в наблюдательную палату, он попытался заехать в ухо санитару, но с Димой-афганцем эти штучки никогда не проходили.
Через полгода Таськина наука первый раз спасла мне жизнь.
Я так и не узнала, кто за ним гнался, что за чудовища роились в его мозгу. Но фельдшер со скорой оставил меня с ним одну в приемном покое, а Дима с Саньком-напарником замешкались где-то в коридоре приемника. Невысокий и жилистый, он был охвачен тем отчаянием, с которым человек дерется за свою жизнь до последнего. А я, судя по всему, оказалась на стороне его врагов.
Где он спрятал хорошо заточенную отвертку? Почему ее не нашла скорая? Через несколько секунд эти вопросы задавала бы уже не я, а для меня больше ничего не имело бы значения.
Но я успела заорать: «Смотри!» – и ткнуть рукой в воздух за его спиной. Ужас даже и изображать не потребовалось. Он оглянулся – и мне этого хватило, чтобы повернуть трехгранку в замке и захлопнуть дверь за собой. Я увидела бегущих ко мне Санька с Димой, крикнула: «У него отвертка», – и удивилась, почему старая плитка на полу со всего размаха врезала мне по лицу.
Все получили по полной программе: я – нашатырного спирта под нос и пятьдесят граммов этилового в чай, фельдшер со скорой – выговор и лишение «колесных», Дима с Саньком – ведерную клизму от завотделением, он сам – то же самое от главврача…
Борец с чудовищами тоже получил свое, строго по назначениям. И жизнь потекла дальше.
Для Таськи она закончилась через пять лет.
Таська жила в стареньком деревянном домишке недалеко от диспансера, вдвоем с парализованной матерью. Как рассказали потом старожилы отделения, она к нам и пришла потому, что здесь могла работать сутки через трое. На эти сутки за бабкой присматривала соседка – пьющая, но умеренно, за что ее и уважала вся улица.
Таська пережила мать на полтора месяца. Похоронив ее, она отправилась в отпуск – и в запой, из которого уже не вышла. Помянув мать на сорок дней, она заснула с сигаретой во рту. Высушенный летней жарой дом вспыхнул, как поставленная за упокой свечка.
Обугленный, скорченный в позе боксера манекен – все, что осталось от Таськи, – мы хоронили в складчину.
Спать первым выпало Роману. Он бросил: «Если что – буди», – и мгновенно отрубился. Золушка изредка возникала на пороге, посматривала на мужа, на меня – и вновь исчезала за дверью. Ближе к полуночи уснула и она, а я осталась следить за капельницами, давлением и пульсом. Ну, и за узлами тоже. Ночь стала сереть, когда я потрясла Романа за плечо. Проснулся он мгновенно.
– Опять кровит? Фу-у-у, приснилось… Все нормально?
– Все путем, давление держит. Чайник только закипел. Давай, я пошла спать.
Лучшее средство от бессонницы – работа сутками, жаль только, что в аптеках этого не купишь. Я заснула, едва положив голову на подушку. Показалось, что прошло несколько минут до того, как меня разбудил Роман, но за окном стоял полдень. Клиент мирно спал. Роман оброс щетиной и осунулся, да и у меня вид был не лучше – разве что без щетины. Серое лицо, мешки под глазами – это в двадцать лет после ночного дежурства достаточно умыться и причесаться. Впору бежать в салон красоты, чтобы привести себя в приличный вид. Интересно, попаду ли туда хоть раз до пенсии…
– Ну, что скажешь?
– Нормально. Я пошел посплю. С Антониной созвонился, к шести она придет.
Клиент выглядел куда лучше и продолжал спать. Я добавила в капельницы все, что полагалось, проверила пульс и давление. Ну и сердце у мужика, только позавидовать можно. Скоро должен проснуться.
Моя схема кормила нас не первый год, модифицируясь со временем. Генка обкатал ее в своем «виварии», как он его называл, и однажды вечером вызвал меня на разговор.
– Оль, ты все-таки умница. Твоя методика работает, результаты есть. Что, если будешь ездить на дом, делать детокс? Сестру я тебе подберу.
– К алкашам поеду, к наркоманам – нет. Мне голова дороже. И как ты себе это представляешь? В газету объявления давать?