Он взглянул на Мишель Гордиан как на некое отвратительное насекомое, и Пит его прекрасно понял. Он всегда считал тех, кто крадет чужую работу, омерзительными личностями, и то, что авторы украденных рассказов оказались лишены даже шанса доказать свое авторство, лишь усугубляло тяжесть преступления.
Пит даже не смог оценить хладнокровие, с каким Мишель выдержала направленные на нее убийственные взгляды.
— А не хотите ли послушать, почему я так поступила? — спросила она.
— Да какая разница? — процедил Пит, устыдившись мыслей, пришедших ему в голову всего несколько минут назад.
— Это же очевидно, — проговорил Макгрегор. — Старейшее клише научной фантастики — путешественник во времени использует особые знания, чтобы разбогатеть. Я лишь не ожидал, что увижу такое воочию, вот и все.
— Разбогатеть? — повторила Мишель. Теперь настала ее очередь покраснеть — но не от стыда, а от гнева. — Вряд ли мне это грозит, когда платят по три цента за слово, а то и меньше. Если бы меня интересовали деньги, есть множество более легких способов их заработать, чем торчать часами за текст-процессором. — Увидев их недоуменные взгляды, она ткнула пальцем в мутировавшую пишущую машинку.
Пит сочувственно вспомнил, как трудно ему сводить концы с концами, но Макгрегора ее слова не очень-то тронули.
— Тогда что? — рявкнул он. — Здесь вы себе создали имя и репутацию. А кто вы в своем времени?
Он явно задавал риторический вопрос, но неожиданно получил на него ответ:
— Перспективный и достаточно известный автор фантастики, если вас это интересует. Вы ведь рассматривали книги на полках, так почему же не достали мои? — Их было четыре: три романа и сборник рассказов, опубликованные, как заметил Пит, под ее именем. — Как видите, мне нет нужды красть ради публикации. И это меня устраивает, потому что некоторые из проданных здесь вещей у меня не взяли бы журналы фантастики в восьмидесятые годы.
— Увидев такое, — Пит показал на журнал с кроликом на обложке, — я пришел к выводу, что напечатать можно что угодно.
— В этом смысле вы правы, — улыбнулась она. — Но далеко не все, что я пишу сама, является научной фантастикой. Надеюсь, вы меня поняли.
— О, вот как… — Пит и Макгрегор переглянулись, и писатель негромко спросил: — Тогда какие же из них настоящие?
— Черт с ними, — нетерпеливо махнул рукой Макгрегор и уставился на Мишель поверх очков. — Вы говорили, что, кроме чисто личных, у вас имеются и иные причины поступать так, как вы поступаете.
— Да, имеются, — с облегчением ответила она.
— Надеюсь, они достаточно веские.
— Я считаю их именно такими.
Макгрегор ждал, она молчала.
— Ну? — рявкнул он, не выдержав.
— А вы догадайтесь сами. — Никакие иные слова не смогли бы так возбудить интерес Макгрегора. — И вы тоже, Пит. Ведь вы наверняка прочитали множество рассказов, которые я опубликовала — не стану называть их своими, если это вас задевает. Что у них есть общее?
«Немногое», — сразу пришло Питу в голову. Уж слишком они разные. А чему тут удивляться, если они реально написаны множеством авторов?
Макгрегор, для которого сравнение различных произведений было занятием более привычным, догадался первый и медленно проговорил:
— Если у них и есть нечто общее, так это то, как герои справляются с проблемами. Все они способны применять знания логически.
— Спасибо. Это одна из главных мыслей, которую я хотела донести до читателей. — Повернувшись к Питу, она с кажущейся небрежностью спросила: — У вас есть дети школьного возраста?
— Два мальчика, — кивнул он. — А что?
— Как их учили читать?
— Сами знаете, — скривился Пит. — С помощью этих современных идиотских картинок и заданий типа «взгляните на форму всего слова», что бы эта чушь ни означала. Короче, когда Карлу исполнилось четыре, я купил в магазине подержанных книг старую азбуку и сам научил его читать так, как полагается. А через год повторил то же с его братом. Теперь они в своих классах считаются одними из лучших учеников.
— Не сомневаюсь. Но как быть с детьми, чьим родителям все равно? Как они справятся, наткнувшись на незнакомое слово? Вы хороший автор фантастики — экстраполируйте. Что станет с этими детьми, когда они вырастут? Когда некоторые из них сами станут учителями и попробуют научить читать своих детей?
Пит подумал, и выводы ему не понравились.
— Так, по-вашему, все так и будет?
— Боюсь, что да. Можете заодно остерегаться и так называемой «новой математики», она столь же восхитительна, как и чтение с помощью картинок.
— Тридцать с чем-то лет — не такой уж и большой срок, — возразил Макгрегор. — Когда Римская империя стала рушиться, потребовалось несколько поколений, чтобы неграмотность широко распространилась. А ведь мы начинаем с гораздо более высокого уровня, чем римляне.
— Достаточно верно, — согласилась Мишель, — но ведь римляне изо всех сил старались сохранить то, что имели, даже когда у их ворот стояли варвары.
Она смолкла, предоставляя мужчинам логически завершить ее мысль.
— Так мы что, этого не сделали?!
Пит сжал кулаки; одной мысли о том, что Соединенные Штаты, преодолев депрессию и трудности мировой войны, сумев снова поставить на ноги Западную Европу и сдержать красных в Корее, вдруг утратили волю к борьбе, хватило, чтобы привести его в ярость.
И тут Макгрегор, как это было для него характерно, задал вопрос, который следовало задать:
— А что… пошло не так?
— Я не очень-то далеко заглянула в прошлое, и не могу говорить наверняка, — ответила Мишель, — но две причины могу назвать. Одна из них, как я уже говорила, это образование. А другая — похмелье после войны во Вьетнаме.
— Где? — спросил редактор, но память Пита услужливо напомнила ему о мыслях, возникших у него перед тем, как он начал читать «Реакции». — Господи! «Наступление в канун праздника Тет»! — воскликнул он.
Макгрегор посмотрел на Пита, потом перевел взгляд на Мишель.
— Что, и эта вещь основана на фактах? — Когда Мишель кивнула, он горько рассмеялся. — А знаете, я едва не отклонил эту повесть, когда прочитал ее. Решил, что читатели не поверят. И спасло ее только описание техники, да еще внутренняя самодостаточность. И неудивительно. — Макгрегор все еще покачивал головой.
— Ничего удивительного, — подтвердила Мишель. — Война и стала одной из причин, почему журнал стоит пять долларов. И на пушки, и на масло одновременно денег не хватило — то есть, не хватит, — и разницу возместил печатный станок.
— Так было всегда, — заметил Пит.
— Верно, но я считаю это наименьшим ущербом. Как там говорил Хайнлайн: «Неважно, что гамбургер стоит десять долларов, пока гамбургеров хватает всем.» Ущерб, нанесенный стране, был гораздо хуже.
— Бунты, марши протеста и тому подобное? — уточнил Пит. В повести они лишь упоминались, но составляли постоянный противовес боевым действиям, описанным как главные события.
— Они лишь крайние проявления того, о чем я говорю. Я до сих пор не знаю, оправданной ли была та война, но другое свое дело она сделала. Люди стали весьма цинично оценивать любые действия правительства (Уотергейт также этому способствовал), и многие стали автоматически выступать против него или считать его действия дурацкими, когда правительство пыталось сделать хоть что-то.
А вместе с презрением к правительству пришло и презрение к любым организациям и стандартам. Боюсь, это также способствовало провалу в системе образования. И, естественно, в условиях, когда всячески выпячивалась важность личности, все, что не приводило к немедленной и очевидной выгоде, почти не получало поддержки. Забуксовала даже космическая программа — когда на орбиту были выведены метеорологические спутники и спутники связи, люди стали воспринимать их как должное и перестали думать о поддержке научных исследований и технологий, которые сделали их реальностью. Ну что я еще могу сказать? Интересы страны отвратились от науки и технологии. И в этом горькая истина.