– Сейчас поедем, – сказала она, снимая "на пороге" Коча свой мокрый плащ и влезая на высокое водительское сидение в одних трусах и лифчике. – Я только штаны, с вашего позволения, надену, и сразу поедем.
– Вы бы тоже, господа, – сказала она через мгновение, забрасывая плащ куда-то назад, в просторный кузов. – Зашли бы в машину, что ли, а то…
"А то", – согласился с ней Вадим и, открыв заднюю дверь, полез в Коч.
В салоне, разумеется, было куда теплее, чем на улице, даже притом, что обе двери со стороны водителя оказались сейчас открыты. Но здесь хотя бы не лило, как из ведра, а еще через пару секунд – Давид тоже залез в машину, и двери, наконец, были захлопнуты – натянувшая на себя свитер Полина завела мотор и включила печку. Теперь она действительно принялась натягивать джинсы.
– Там, за сидениями, – сказала между тем, повернувшаяся к ним, Лилиан. – Одеяла и сумка с едой. А в сумке термос с чаем и коньяк.
Реутов затруднился бы сейчас сказать, чего ему больше хотелось, горячего чая или холодного коньяка, но, как оказалось, то чего никак не могла сформулировать голова, великолепно понимало тело. Физиологию не обманешь. Поэтому едва он достал из-за сидений сумку с провизией и в нее заглянул, как тут же и определился. Первым делом, он достал из сумки термос и стопку пенопластовых стаканов, и, совершив невероятное усилие, разлил чай по стаканам, практически его не расплескав. Он наливал стакан, передавал, не глядя, Давиду, и начинал наливать следующий. Куда Давид девал затем переданные ему стаканы, Вадиму было не важно, он был слишком сосредоточен на главном, чтобы отвлекаться на пустяки. Налить, передать, и не забыть, что делать дальше. Сунув последний, четвертый стакан – "Кажется, не просчитался…" – в круглый держатель на двери, для такого случая, собственно, и предназначенный, Реутов сосредоточенно завинтил крышку термоса, вернул его в сумку, и достал оттуда бутылку коньяка. Трудно предположить, какие фортели способно выкидывать подсознание – "Привет, князю Узнадзе[32] и геру Фройду!" – когда мозги набекрень, но факт, что Вадим еще и на этикетку посмотрел и даже языком цокнул, обнаружив, что пить они будут испанский коньяк "Рагуза".[33] Гораздо сложнее, оказалось, извлечь из горлышка пробку, но выбивание пробок ладонью было на фронте любимой забавой Реутова. Так что и с этим он, в конце концов, справился, но уже на то, чтобы искать стаканы, сил не хватило. Поэтому Вадим просто приложился к горлышку, сделал три умеренных глотка, и, передав бутылку Давиду, достал, наконец, из сумки, замеченные им с самого начала и, все это время, тщательно хранимые в памяти от забвения, сигареты. Впрочем, спичек в сумке не оказалось и если бы не Полина, которая молча передала ему прикуриватель, так бы и сидел, наверное, тупо глядя на сигарету и не зная, что с ней теперь делать. Вообще голова работала как-то странно. Вот вроде бы совсем недавно – на барже – соображал, как надо, и пока плыл, как бы тяжело ни было, явно находился в тонусе, а добрался до берега и сразу "поплыл". И не то, чтобы сонливость навалилась, что было бы, между прочим, вполне нормально, с устатку и после полубутылки водки натощак. Нет. Он просто никак не мог ни на чем сосредоточиться, а время от времени и вовсе как бы выпадал из действительности, проваливаясь, в какие-то вроде бы совершенно не знакомые, но при этом узнаваемые "места". Но стоило ему в очередной раз "очнуться", как все это куда-то исчезало, оставляя по себе лишь смутные воспоминания о пережитых эмоциях. Не больше. Но не жаль, потому что, "пробудившись", он хоть мир начинал воспринимать в деталях. Сейчас, например, прикурив и возвратив остывший прикуриватель Полине, он вдруг сообразил, что, во-первых, они уже едут, а, во-вторых, что курят все, а не только он один. Бутылка, из которой он только что пил, была уже пуста и каталась по полу у его ног, а на коленях у него лежит аккуратно сложенное и сухое одеяло. Когда и как оно туда попало, сказать с определенностью он не мог. Просто не помнил. Зато сейчас он вспомнил кое-что другое, а именно то, что сказал ему Давид еще на борту баржи, и сразу же – пока память "держала" – перешел к делу.
– Куда мы едем? – Спросил Вадим.
– Из города, – кратко ответила Полина, занятая ездой сквозь ливень, который не только не думал прекращаться, но, кажется, усилился еще больше.
– А конкретнее нельзя? – Реутов, наконец, нашел в себе силы, развернуть одеяло и закутаться в него, как в плащ.
– Можно, – голос Полины выдавал нешуточное напряжение, она вела Коч на предельных для такой погоды и городских условий семидесяти километрах в час. – На дачу к моей тетке на Губановском озере. Да, не беспокойся ты, Вадим, Лили мне все уже объяснила. До выяснения обстоятельств побудем там. А там посмотрим.
– Тетя? – с сомнением в голосе переспросил Вадим.
– Ну, она мне такая тетя, что никому и в голову не придет, нас там искать. – Не очень понятно, но зато уверенно, объяснила Полина.
– За нами хвост, – неожиданно встряла в разговор Лилиан. – Мы уже два раза свернули, а фары эти идут за нами, как привязанные.
– Полина, – сразу же отреагировал Давид. – Покрутите, пожалуйста, если вас не затруднит.
– Хорошо! – встревоженная Полина неожиданно и крайне резко свернула на светофоре налево, промчалась, разбрызгивая лужи, по какой-то довольно узкой и на удивление темной улице и снова свернула налево, вероятно, имея целью, вернуться на прежнее направление. Однако фары неразличимого за дождем автомобиля, все время мелькавшие на пределе видимости, никуда исчезать не собирались. Обернувшийся назад Реутов увидел их совершенно отчетливо. Два размытых льющейся потоком по заднему стеклу воды – дворники не справлялись – пятна желтоватого света на совершенно пустой улице.
– Это не погоня, – высказал предположение Вадим.
– Это хвост, – пожал плечами Давид. – Кто-то нас все-таки увидел. – Сверните, пожалуйста, еще пару раз.
Полина не стала спорить и, свернув несколько раз в самых неожиданных местах, с визгом тормозов вытолкнула свой тяжелый набравший скорость Коч на набережную Карповки. Вписалась с ходу в довольно оживленный, не смотря на время и непогоду, поток машин и погнала, опасно маневрируя, среди шарахающихся в стороны "нежных" городских автомобилей, снова в сторону Выборгской стороны.
4.Кто бы что ни говорил, но у современной цивилизации имелись свои неоспоримые преимущества. Илья, который стариком себя и раньше не считал, а теперь и подавно, все-таки помнил те времена, когда биноклей ночного видения не было еще не только в армии вообще, но даже и в частях специального назначения. А сегодня, сейчас, он за каких-то полчаса приобрел в огромном торговом центре "Пальмира", за Московской заставой, не только великолепную цейсовскую оптику, но и килограмма три – никак не меньше – всяких полезных мелочей, за которые в начале шестидесятых он и его парни и собственной бы крови не пожалели. А, учитывая то обстоятельство, что благодаря покойному "Красавчику", у него и арсенал кое-какой – пусть и не идеальный для такой операции – теперь имелся, включая и два вполне приличных, промышленного изготовления глушителя, то, возвращаясь к цели своих исследований, то есть, к долбаной барже, застрявшей, как заноза в пальце, напротив Смольного монастыря, Илья был оснащен и вооружен гораздо лучше, чем накануне.
По дневному времени, к монастырю он, разумеется, не полез, а выехал на противоположную сторону Невы, припарковался там, на одной из улочек между заводскими корпусами, и, повесив на шею фотоаппарат "Русич" с двадцатикратным "профессиональным" объективом, пошел, изображая из себя туриста, фотографировать набережную, монастырь и прилегающую к нему застройку XVIII века, которые, и в самом деле, могли вызвать интерес иностранца или провинциала. Выглядел он соответственно. Длинный плащ с поднятым воротником, из карманов которого торчат толстый путеводитель "Северная Венеция" и огромная туристская карта города, широкополая шляпа, и длинный черный зонтик с деревянной лакированной ручкой. У Ильи теперь даже бороденка не ухоженная, купленная в магазине театральных товаров "Мельпомена" в Варяжском проезде, имелась. Так что, если не мелькать слишком назойливо в одном и том же месте, и не вести себя, как "шпиен", никто на него и внимания не должен был обратить, тем более что, как вскоре выяснилось, первым и единственным Илья на набережной не был. У кованой решетки, за которой катила свои холодные серые воды река, гомонила уже довольно большая группа ордынцев, чей двухэтажный автобус, раскрашенный в яркие "солнечные" тона был припаркован тут же рядом, и болталось еще несколько пар и одиночек, которые, судя по одежде и внешнему виду, азиатами, вроде бы, как раз не были.