- Полежите, а я сейчас… Вернусь скоро.
Он набросил пуховик и вышел.
Слабость не отпускала, но девушка всё-таки откинула одеяло и села. Только сейчас она поняла, что на ней нет её одежды. Вместо свитера и джинсов она была одета в мужскую рубашку, доходившую ей до колен. Только этого не хватало! Незнакомец… То есть Георгий раздевал её! Она дотронулась ладонью до груди, словно не верила тому, что видела. Ну, да, так и есть! Лифчика тоже не было. Хорошо, что хоть трусики оставил.
Она вдруг представила, как его руки раздевали её, как медленно стягивали свитер, стараясь не повредить оцарапанную спину. Она почти явно ощущала прикосновения его пальцев к своей коже. Дрожь волной прошлась до кончиков пальцев на ногах. Стыдно… как же стыдно! Щёки горели, и девушка прижала к ним ладони.
Вдруг дверь распахнулась, и на пороге вырос Георгий.
- А ну-ка, ложитесь немедленно! – строго прогремел он, хмуря густые брови. – Не хватало ещё простудиться! И вообще, вам надо отлежаться. Мне кажется, у вас температура.
Чёрные глаза посмотрели так, словно на ней и сейчас не было никакой одежды.
- Я… мне надо… - Мария отвела взгляд, краснея ещё больше.
Ну как сказать незнакомому человеку, да ещё мужчине, что ей действительно надо выйти?
- Ничего вам не … - он осёкся и, смутившись, пробормотал: – Извините… минутку!
Опять выскочил куда-то и вернулся, держа в руках ведро.
- Вот… это вам…Вы тут делайте свои дела… А мне надо до деревни сгонять. Часа за три управлюсь. И вот, - он протянул ей градусник, - обязательно измерьте температуру.
И вдруг – Мария вообще такого не ожидала – он шагнул к ней и прижал ладонь к её лбу.
Какая у него была приятная рука! Жёсткая загрубелая кожа показалась девушке необыкновенно нежной. Нет! Так не бывает! Не может быть… Но так и было… Как же давно к ней не прикасались с такой лаской… Впрочем, к ней вообще никогда ТАК не прикасались. Даже дед… От дедушкиных рук она не чувствовала себя растаявшей снежинкой. От этого постороннего человека словно исходила какая-то завораживающая сила. И его взгляд… Это же не глаза, а … очи, да именно очи – только такое высокопарное определение вспоминалось ей. От этого пронизывающего взгляда кружилась голова. Мария словно превращалась в маленькую девочку, защищённую от всех проблем и бед. «Леший… Интересно, а вдруг и правда леший… Фу, ну придёт же в голову такая глупость! Он прав, у меня жар…».
Когда он ушёл, она попыталась встать. Это едва удалось: голова кружилась, и всю её действительно лихорадило. Стянув трусики, раздвинув трясущиеся ноги, присела над ведром и чуть напряглась, стараясь не промазать мимо жестяной посудины. Сделала, наконец, то, чего давно хотелось. Живот свело от спазма, когда тёплая струйка звонко ударилась о дно железного ведра. Так… надо вынести это на улицу. Кое-как накинув фуфайку, висевшую на гвозде у дверей, и сунув ноги в огромные валенки, шагнула за порог. Её пошатывало, и она шла, придерживаясь рукой за стену. Только сейчас поняла, что болит не только спина, а буквально всё тело, точно её били палками. Самое странное, она вообще не помнила, что с ней случилось. Последним воспоминанием был громадный чёрный волк, бросившийся на её преследователя.
На обратном пути, уже избавившись от ведра, она вдруг поскользнулась, зацепившись валенком, и упала, потеряв от боли сознание.
***
Медленное покачивание убаюкивало… Размеренно, плавно... Щека потиралась о что-то мягкое и чуть колючее. Глаза открывать не хотелось… Но мёрзли ноги. И Маша, превозмогая себя, всё-таки открыла глаза и увидела… Что это? Ткань? Ну, да, взор упирается в вязаную преграду. Тук-тук-тук – доносится гулкий отзвук.
- Наконец-то! – звучит знакомый голос откуда-то сверху. – Ну, и напугали же вы меня!
И Маша вдруг понимает, что её несут. А то тёплое и колючее, к чему прижата её щека, - это свитер на груди Георгия. Гулкий звук – его сердце.
- Стоило уехать на время, как вы улизнуть решили? – он то ли смеётся, то ли говорит серьёзно.
Маша хочет ответить и не может, из её рта вылетает нечто нечленораздельное.
- Молчите! – чёрные брови строго сдвигаются, а губы растягиваются в улыбке.
Вот и пойми его… Настоящий леший. И девушка вновь закрывает глаза, убаюканная его размеренным широким шагом. Он заносит её в избу, вновь опускает на кровать и начинает растирать ступни.
- Не надо! – пытается протестовать Мария.
- Молчите! – вновь строго приказывает он. – Вы же долго пролежали. Меня часа три с лишним не было. А вы, наверняка, сразу вышли, как я уехал. Вон, все ножки оледенели. Валенки-то потеряли…
И он, присев на край кровати, – панцирная сетка прогнулась под тяжестью его тела – бесцеремонно поднимает её ногу к своему лицу, растирает и согревает своим дыханием.
Ступни приятно покалывает, они касаются его бороды, и это вызывает дрожь. Странные чувства охватывают девушку. Она словно одновременно мёрзнет и сгорает от жара. Боль и наслаждение – томительная боль в теле соперничает с тоже томительным наслаждением. И борьба между этими чувствами поглощает её полностью.
Прикосновение ступни к его бороде – удивительно мягкой и совсем не колючей, скорее, напоминающей мох – вызывает тянущие ощущения внизу живота. Хочется зарыться в эти волосы по щиколотку, вжаться в них, впитывая ласковое массирующее тепло. А его дыхание… Он подносит ступню совсем близко к своим губам и дышит, так что его губы едва ли не касаются её пальцев.
- Пожалуйста… - шепчет Мария, - я прошу вас… - на самом деле ей хочется совсем иного: хочется, чтобы он не выпускал из рук её ноги и коснулся их губами.
Но он не отпускает, будто почувствовав желание, разрывающее её. Медленно кончиками пальцев пробегается по взъёму, поднимается почти до колена и, вновь спустившись, начинает осторожно разминать подушечки на её озябших пальчиках.
Внезапно их взгляды соприкасаются, и Марию охватывает странное ощущение. Она уже встречала раньше этот внимательный, пронизывающий взгляд. Видела во сне? Ощущение дежавю полное. Она где-то встречала этого человека. Его взгляд заставляет её трепетать от какого-то томительного ожидания. Внутри что-то сжимается, сердце бьётся чаще, как будто она бежит изо всех сил. Ей становится невыносимо жарко. Она хочет зажмуриться или хотя бы просто не смотреть ему в глаза, но не может. Смотрит, как зачарованная.
- Отпустите меня… пожалуйста… - шепчет Мария пересохшими губами.
У неё подступают слёзы и катятся по щекам.
- Ты боишься меня? – внезапно переходя на «ты», спрашивает Георгий.
Она кивает, закусывая уголок рта, словно боится признаться в этом вслух.
- Не бойся, - он усмехается, - я не съём тебя…
И вдруг проводит кончиком языка по голени. Ах, как сладко! Она тает от этих прикосновений. В прямом смысле, ощутив собственную влагу между ног. Нет! Так нельзя! Так не должно быть! Но её желания сейчас так противоречивы. Разум и тело не в согласии друг с другом. Дыхание сбивается, протяжный стон слетает с её губ, вырываясь против её воли. Руки впиваются в покрывало. Язык Георгия, обжигающий, жадный, словно костёр, движется выше. И вдруг его губы целуют её колени. Выше… выше… Крепкие мозолистые ладони скользят по бёдрам. Потом пальцы как будто случайно задевают её между ног. Мгновенное прикосновение к мокрым трусикам заставляет её выгибаться. Закусив нижнюю губу, пытаясь сдержать стон, рвущийся из груди, она откидывает голову и всё-таки стонет. Жаркий пульсар разрывает её изнутри, заставляя желать большего. Ах, если бы он тронул её там ещё раз!
И да, настойчивые пальцы Георгия чуть сдвигают трусики, проникают между припухшими влажными губками её щели. Потом движутся глубже, заставляя выгибаться. А потом пальцы начинают танцевать в истекающем пространстве, безжалостно массируя её клитор. Мария чувствует, как пытается сжать его пальцы, словно хочет удержать их в себе. Огненный пульсар разрастается в ней и вдруг лопается. Мария взрывается в сокрушаем, всепоглощающем освобождении.