- А можете вспомнить точнее? - Георгий оживился.
- Нуу, - растерялась Алёна Дмитриевна, - да вот бред и всё… Что-то вроде, проклят он, спасения ему нет… Потом что-то про новое тело, вечную жизнь, - она перекрестилась. - Ну явно, психика не выдержала…
- И его направили к психиатру? – спросил Сивко.
- Нет, на третий день он пропал, - не успели.
- То есть как пропал? – Сивко и Георгий переглянулись.
- А вот так, - она развела руками. – Исчез, словно и не было. В милицию заявили, но – ни следа. И из родных никто его не искал. Ну вот так, значит…
Алёна Дмитриевна замолчала.
- Погодите, - вмешался в допрос Георгий. – Пропал он только на третий день, а околесицу нёс сразу, как зажили раны, то есть когда и суток не прошло?
- Да… - старушка растерянно смотрела на него, не понимая, куда он клонит.
- Так почему же не успели? – нетерпеливо спросил Сивко, уловив мысль Лешего. – Чего-то ждали?
- Ну так, конечно, Матвей Степаныч приказал нам строго-настрого за ним наблюдать. Во-первых, случай уникальный – почти мгновенная скорость заживления. Помнится, доктор даже статью в медицинскую газету хотел написать. А во-вторых, побоялись мы его сразу куда-то направлять: вдруг бы раны вернулись… Кто ж мог знать, что он исчезнет?
***
- Ну, что думаешь, дружище? – спросил Сивко, едва они вышли от свидетельницы. – Могут волки больше двадцати лет жить?
- По поводу волчьего века я и говорить не стану, - усмехнулся Георгий. – Уверен – мы напали на его след.
- Его? – Сивко удивлённо посмотрел на него, потом рассмеялся: - Ты серьёзно?
- Серьёзнее не бывает! – Георгий подтянул резинку на волосах, собранных в хвост, и застегнул молнию на пуховике. – И ты прекрасно знаешь, что я прав!
- Погоди! – Сивко хлопнул его по плечу. – А что если всё проще, без всяких твоих легенд? Что если тот волк до сих пор жив и, так как он очень стар, то охотится на слабых?
- Алексей! – карие глаза Георгия сверкнули красноватым отблеском. – Вот скажи, почему ты не замечаешь очевидного?! Этими своими версиями ты словно сам себе заговариваешь зубы! В двадцатилетнего волка тебе поверить – раз плюнуть! Реальная же опасность от воплощённого зла – для тебя нечто невероятное!
Бросив эту фразу, он шагнул к «Ниве», всем своим видом давая понять, что не хочет об этом больше говорить.
- Погоди! Да не кипятись ты! – Сивко догнал его. – Да, да, представь себе – в моей голове прекрасно укладывается двадцатилетний волк и, прости, – он развёл руками, - я не могу представить себе бессмертного оборотня, нападающего на людей!
- А я, кто я?! – Георгий гневно смотрел на друга. – Уж ты-то, как никто знаешь обо мне! Тебе ещё раз показать это и напомнить?!
Сивко нахмурился и опустил голову.
- Ну ты же не бессмертный, - всё же возразил он.
Усмешка скользнула по губам Лешего, а в его взгляде промелькнуло что-то странное.
Обида? Боль? Алексей не мог понять.
- Был укушенный! – взяв себя в руки, уже мирным тоном заметил Георгий, пожимая плечами. – Потом бедолага поправился в один миг и говорил странности. Смотри, - он выхватил охотничий нож и резко полоснул свою ладонь.
Из глубокой раны полилась кровь.
- Ты сдурел?! – Сивко кинулся за аптечкой, но едва он успел достать её, как заметил, что кровотечение уже остановилось.
Рана затягивалась прямо на глазах. И через несколько минут ладонь стала прежней – на ней не осталось и следа от опасного пореза.
- Чёрт! – капитан не скрывал удивления. – Круто! Конечно, я знал, что ты лечить можешь, но чтоб так…
- Вот именно – так! – усмехнулся Георгий и спрятал нож. – В общем, поехали, меня Маша ждёт. А ты всё знаешь сам. Только сними шоры с глаз!
***
Маша, слушая рассказ Георгия, сидела тихо, неотрывно смотрела в его лицо. И сейчас – как в тот день, когда он рассказывал ей о гибели своей семьи – она вдруг ощутила, что ему больно. Схватив его левую руку, стала осыпать её поцелуями.
- Дурёшка моя, что ты делаешь? – засмеялся он, растерявшись от этого её порыва.
- Тебе же больно! – она смотрела на него сквозь слёзы, точно укоряла, что прячет свою боль от неё.
- Нет, - он губами прижался к её глазам, - нет, мне не больно руку, - ответил с горячностью, взяв в ладони её лицо и пронзая её глаза зелёным пламенем своего взгляда. – Мне больно, что я другой. Понимаешь?
Она кивнула молча, не находя сил отвечать.
- Да, другой, - продолжал он. – Иногда я даже думаю, что сам тоже своего рода Упырь, - он горько усмехнулся, брови сдвинулись в одну хмурую линию.
- Не говори так! – воскликнула Маша, обнимая его. – Ты – не он! Просто вы – две стороны одной медали. Он – тёмная, а ты – светлая, добрая… Слышишь меня? Ты – на стороне добра! Помнишь, ты сам мне говорил – Светлая и Тёмная Навь? Он – посланник тёмной, а ты защищаешь Явь, нас всех, от него.
Улыбка преобразила его черты. Уже в который раз эта девочка признаётся ему в своей любви! И он всё больше и больше убеждается в том, что сердце его не обмануло. Прав был дед Влас – сердце само направило к нему Машу, его маленькую Ладушку.
- И не смей сомневаться в себе! – теперь и Маша улыбнулась. – Только… я не совсем поняла про этого раненого…Упырь не убил его, а вселился в его тело?
- Да, - хрипло отвечал он, - Волк-упырь напал на человека. Но не стал убивать до конца, а напал, чтобы всего лишь поменять тело… Видимо, прежнее было слишком изношенным… Или что-то ещё могло стать причиной – не знаю. Короче, напал и вселился. Затаился на двадцать с лишним лет. Для него это как один миг. Жил тихо, неприметно. А сейчас опять занялся кровавым промыслом.
- Что с тобой? Да ты же горишь! – губы девушки прижались к его лбу.
- Да, - он улыбнулся и, подхватывая её на руки, встал с дивана, шагнул в сторону её комнаты, где стояла кровать, - остуди меня!
Властно завладел её губами, раскрывшимися навстречу его поцелую.
Глава 12
Он осторожно встал с кровати.
- Ты куда? – сонно пробормотала Маша, не открывая глаз, потянулась к нему, явно недовольная тем, что он лишил её своих объятий.
Она любила спать в кольце его рук, а ему самому нравилось это, он наслаждался мягкой податливостью и по-детски трогательной беззащитностью Маши.
- Тсс, спи, спи, родная, я сейчас… - прошептал он и чмокнул тёплую щёчку девушки.
Укутал Машу одеялом и вышел на кухню. Светало. Долгая ночь уже уступала место новому дню. Он любил это время: раннее утро зимой, когда ещё день не вступил в свои права. В этот час хорошо думалось. Ничто не отвлекало от мыслей и можно было, сосредоточившись, многое обдумать. Георгий сел за стол и охватил голову руками. Одна мысль не давала ему покоя неотрывно покалывая, как глубокая заноза. Он старался отогнать её от себя, находя тысячу правильных, как ему казалось, объяснений и оправданий, но тревога не уходила, просто пряталась глубже и оттого становилась даже болезненнее.
Он не всё рассказал Маше об их поездке с Алексеем.
Когда отъехали от дома свидетельницы, он спросил друга:
- О чём вы спорили с Трофимычем? Прости, что спрашиваю, но мне кажется, это касается Маши, а тут – сам понимаешь – мне надо знать.
- Да вот обнаружилось одно дело … - Сивко замолчал, обдумывая то, что ему сейчас предстояло рассказать.
На мгновение Георгию даже показалось, что Алексея терзают сомнения – а стоит ли говорить. Но он терпеливо ждал, прекрасно зная характер друга: уговаривать его бесполезно. В этом они были похожи, принимали решение сами, и только под давлением действительно весомых доводов могли изменить его.
– Скрывает старик от неё кое-что о её родителях…- наконец, признался участковый.
- Скрывает? – Георгий насторожился.