Трофимыч резко поднялся из-за стола.
- А это ты, внучка, лучше спроси у Алексея… - резко бросил старик, точно девушка в чём-то была виновата. – Он у нас - власть, ему виднее. А я сам толком ничего не понимаю, - он развёл руками. – И с тех самых пор живу как в Аду. Хотя, наверное, лучше сказать – словно в психушке. Сам себе поверить не могу, своим глазам. Иной раз кажется, что сплю и вижу сон.
- Мария, я прошу, выслушай меня спокойно и, по возможности, поверь в сказанное, - начал Алексей, а Георгий сжал Машину руку, как бы ободряя её. Это был не просто жест поддержки. Он боялся за Машу, тревожился, что последняя новость окажется последней каплей. И поэтому старался через своё прикосновение придать ей сил, как делал это, когда спасал её, упавшую в овраг при встрече с волчицей Упыря.
- Всё, написанное в заметке – правда, - подтвердил Сивко и сразу погасил надежды девушки: - формально трупов нет значит, люди пропали без вести, потерялись, и, следовательно, могут быть живы. Однако не всё так просто в этом деле… Вернее, сейчас уже точно ясно, что в тот самый день они погибли… - он посмотрел на Георгия, как бы прося поддержки.
- В этой истории действительно много загадок… - поддержал друга Войт, - было до сегодняшнего дня. А теперь мы точно знаем, что твои родители погибли. Ты должна узнать правду и принять её.
- Их убил Упырь? – севшим голосом спросила Маша.
- Да, - Георгий не отводил взгляд, удерживал глаза Маши своими, а она хваталась за них, как за последнюю опору. Сейчас тепло его глаз и рук придавало ей сил, не давало сорваться в пропасть, удерживало от отчаяния.
Сивко с Георгием, дополняя друг друга поведали девушке случившуюся много лет назад историю, которую узнали от Алёны Дмитриевны, медсестры районной больницы. Маша слушала, не сдерживая слёз.
- Но кто же был этот человек? Неужели … папа? – едва мужчины закончили свой рассказ, Мария засыпала их вопросами. – Выходит, он всё-таки тогда был жив?!
- Нет, Ладушка, - нахмурился Георгий и кинул взгляд на Трофимыча.
Тот сидел с хмурым лицом и что-то обдумывал.
- Дочка, прости меня, - произнёс он, - наверное, мне надо было всё тебе рассказать. Но… сначала ты была совсем малой, а потом… Пойми, если бы вот так сразу вывалил всё, что знаю… - он махнул рукой.
- Деда, я не виню тебя! – Маша бросилась к нему и обняла. – Но … ты же знаешь, как погибли родители? – она неотрывно посмотрела в глаза деда.
- Я не знаю, как это случилось, по заключению полиции произошла авария… Но я знаю, кто их убил. Хотя осознал я это не сразу… – Трофимыч вскочил. – Вот этими самыми руками я выхаживал того парня, про которого тебе сейчас Алексей с Георгием рассказали.
- Папу? – в глазах девушки вспыхнула надежда.
- Папу, - горько усмехнулся Трофимыч, - вот и я сам тоже так думал…
Немного помолчав, старик начал свой рассказ.
***
В тот день, оставив трёхмесячную Машу с соседкой, он поехал в райцентр, хлопотать о документах на малышку. Трофимыч твёрдо решил, что ни за что не отдаст внучку в дом малютки. Он сам поднимет девчонку на ноги. Не должна она при живом деде сиротой вырасти!
Возвращался домой поздно. Автобус до Демьяновки не ходил, останавливался километров за пять в соседней деревне, и путь до дома жители одолевали пешком. Ближе к деревне снег лежал глубокий, к ночи стал крепчать мороз, предусмотрительно захваченные утром лыжи сейчас оказались как нельзя кстати. Вдруг услышал стон, донёсшийся слева от дороги. Пройдя на жалобный звук, Трофимыч остолбенел: перед ним лежал совершенно голый мужчина. Но через мгновение ему показалось, что он сходит с ума – перед ним лежал его сын!
- Сашка… - выдохнул Иван Трофимыч и упал перед обнажённым на колени.
Снял с себя куртку, набросил на молодого мужчину.
- Сашка, сынок, ну как же ты? Жив оказывается! Жив! – он принялся растирать руками тело сына. Удивился, что на таком морозе тот был очень горячим. С тревогой подумал о лихорадке.
– А ведь тебя похоронили…- сообщил, улыбаясь сквозь слёзы. - И Настю… Молчи! Потерпи немного, сейчас. Сейчас, сынок.
С удивлением он понял, что сын не понимает его, бормочет что-то невнятное, смотрит бессмысленным взглядом, не узнаёт. И тогда решил Трофимыч дотащить Александра до своей лесной избушки – к ней идти было ближе, чем до дома.
- В тот момент, признаться, я подумал, что он умом тронулся, - сказал дед, глядя на Машу, которая внимательно слушала его, время от времени смахивая бежавшие слёзы. – Шутка ли - жена на глазах погибла, он за рулём был, выходит, себя винил в её смерти… Опять же, только этим я мог объяснить его наготу. Кому в здравом уме придёт в голову в середине декабря шастать голому по лесу? Да и не любитель мой Сашка таких вывертов…
Кое-как устроив сына в зимовье, одел в одежду, которая была в избушке, а сам вернулся домой к малютке внучке и начал думать, как быть.
- Везти в больницу – его точно в психушку запрут, домой тоже его взять опасно – во-первых, младенец в доме, во-вторых, люди же увидят, слухи пойдут, выходит, так и так ему психушки не миновать, - рассказывал старик. - И решил я оставить сына в лесу. Признаться, жила у меня надежда, что Александр очнётся от своего странного состояния, и тогда мы вместе решим, как быть.
- Первое время каждый день я к нему наведывался. Еду носил, одежду. Он смирный был, но молчаливый… - Трофимыч вздохнул. – Но постепенно я стал замечать, что … ну, словно и не Сашка это. Когда домой возвращался, рвалось сердце к нему – шутка ли, сына в лесу бросить?! А едва приходил к нему, так не видел в нём родного человека, не чувствовал тепла. Бывало, рассказываю ему про тебя – как ползать начала, зубки резались, потом пошла: смешно так топала пухленькими ножками, всё норовила меня обогнать, - Трофимыч грустно улыбнулся, глаза повлажнели. - Потом школа началась, а он словно и не слушает. Фото показывал – смотрит в пустоту. Хотя заметил я, что не такой он и безумный, как кажется. Даже мысль закралась, что для чего-то он прикидывается таким. Но сколько не кумекал, так и смог решить, зачем ему это. Правда, увидев твоё школьное выпускное фото, словно что-то вспомнил. Выхватил фотокарточку у меня из рук и долго смотрел. Я тогда обрадовался: решил, что смог расшевелить его. Может, ты ему Настю напомнила – ты же на мать свою похожа. Только она рыжей была, а ты тёмненькая…
- Деда, выходит, ты всё это время к нему ходил? – уточнила Маша.
- Да, Маруська, - Трофимыч отвёл глаза. – Но старался поддерживать твою версию о «нестарой женщине», да-да, слышал я, как ты Георгию говорила, удумала тоже, жениха нашла… - он усмехнулся.
- Ну давай, Иван Трофимыч, дальше, не томи! - поторопил Сивко.
Он понимал, что старику непросто вспоминать об этом, но так же видел и то, что Маша чувствует себя не лучшим образом. Она сжимала руку Георгия, неотрывно глядя на деда. Раскрасневшиеся щёки выдавали смятение, лихорадочно блестевшие глаза не сдерживали слёз. Столько эмоций в её состоянии - это могло быть опасным.
- Однажды… как раз перед нынешним Новым годом, он вдруг встретил меня странно – глаза горящие, смотрят так…ну, недобро что ли... Говорю: «Что с тобой, сынок?». А он как закричит, мол, сыном не называй, я убил твоего сына и забрал его тело. Дескать, сына у меня уж много лет как нет, а в его теле живёт он, Волк. Признаться, жутко мне стало. Вот умом понимаю, что это бред его больной, а в сердце вдруг червячок будто точит, что ведь он прав! Глаза не безумные, а злые. Просто злые! Ну а дальше… Чуть сил я не лишился, честно говоря, и не помню, как в точности было… Сорвал он с себя одежду и прыгнул прямо в дверь, я за ним выскочил, а на меня идёт волк, каких я и не припомню на своём веку. А ещё через какое-то время он обратно кувыркнулся и начал смеяться.
Трофимыч замолчал и провёл по лицу рукой, словно хотел стряхнуть неприятные картины, которые воскрешал в своей памяти. И сразу заговорил вновь: