Естественно, что вождем этого нового течения становится он. Марксизм плехановского толка внедрял в сознание русской интеллигенции и рабочих мысль о том, что социализм в России может победить только в результате превращения России в передовую капиталистическую страну, то есть в силу экономической необходимости.
Мощное развитие капитализма в России в последнем десятилетии ХIХ-го века и радикализация рабочего движения на почве стачечной борьбы выдвинули перед марксистской партией России, в первом десятилетии ХХ-го века, на первый план революционные задачи.
Вместе с революционизированием общественного движения в России, в социал-демократической партии произошел раскол на радикальное и консервативное крыло. Первое возглавил Ленин, а второе Плеханов.
Характеризуя Плеханова и Ленина как вождей двух течений в марксистском движении в России, Н. Бердяев писал:
"Плеханов мог быть вождем марксистской школы мысли, но не мог быть вожаком революции, как это выявилось в эпоху революции...
Ленин потому мог стать вождем революции,... что он не был типичным русским интеллигентом. В нем черты русского интеллигента сочетались с чертами русских людей, собиравших и строивших русское государство...
Ленин не теоретик марксизма, а теоретик революции... Он интересовался лишь одной темой, которая менее всего интересовала русских революционеров, темой о захвате власти, о стяжании для этого силы. Поэтому он и победил. Все мировоззрение Ленина было приспособлено к технике революционной борьбы. Он один, заранее, задолго до революции, думал о том, что будет, когда власть будет завоевана, как организовать власть... Все мышление его было империалистическим и деспотическим. С этим связана прямолинейность, узость его миросозерцания, сосредоточенность на одном, бедность и аскетичность мысли... Ленин отрицал свободу внутри партии, и это отрицание свободы было перенесено на всю Россию. Это и есть диктатура миросозерцания, которую готовил Ленин. Ленин мог это сделать потому, что он соединил в себе две традиции - традицию русской революционной интеллигенции в ее наиболее максималистических течениях, и традицию русской исторической власти в ее наиболее деспотических проявлениях". (Н. Бердяев "Истоки и смысл русского коммунизма").
Характеристика Бердяевым Ленина носит двойственный характер. С одной стороны, он правильно оттеняет черты ленинского характера, его узость, сосредоточенность на одном, стремление к захвату власти, короче говоря, его фанатичность и целеустремленность. С другой стороны, он не понял внутренних пружин, которые привели к образованию личности Ленина как марксиста.
Ленин не потому смог осуществить и закрепить революцию в России, что он лучше других почувствовал своеобразие России, а потому, что он лучше других понял революционную сторону учения Маркса и лучше всех русских марксистов уловил пульс революции в России, в стране, где в силу особого сочетания исторических, экономических и политических факторов образовался сложнейший узел противоречий, выйти из которого можно было легче всего путем революции.
То, что его революционные марксистские идеи совпали с тоталитарными идеями максималистской части русской интеллигенции, не больше чем случай.
Но если эти особые черты Ленина действительно были свойственны русской максималистской интеллигенции, то спрашивается, почему же эта интеллигенция не примкнула к Октябрьской большевистской революции, а в своей подавляющей массе стала на сторону ее врагов? На этот вопрос Н. Бердяев отвечал:
"Если остатки старой интеллигенции не примкнули к большевизму, не узнали своих собственных черт в тех, против кого они восстали, это историческая аберрация, потеря памяти от эмоциональной реакции. Старая революционная интеллигенция просто не думала о том, какой она будет, когда получит власть, она привыкла воспринимать себя безвластной, и властность и угнетательство показались ей порождением совершенно другого, чуждого ей типа, в то время как то было ее порождением".
Но если интеллигенция не распознала в большевиках своих традиционных воспреемников, то спрашивается, почему же большевики и Ленин не узнали в русской интеллигенции своих традиционных союзников?
На этот вопрос Н. Бердяев отвечает:
"Коммунисты с презрением называли старую революционную радикальную интеллигенцию буржуазной, как нигилисты и социалисты 60-х годов называли интеллигенцию 40-х годов дворянской, барской. В новом коммунистическом типе мотивы силы и власти вытеснили старые мотивы правдолюбия и сострадательности". (Н. Бердяев, там же).
Ленин, как он неоднократно подчеркивал, направил огонь революции на старую русскую интеллигенцию потому, что она сразу, в первые же дни революции примкнула к врагам большевизма. Так объяснил сам Ленин свое отношение к старой русской интеллигенции. Он писал:
"Что такое саботаж, объявленный наиболее образованными представителями старой культуры? Саботаж показал нагляднее, чем любой агитатор, чем все наши речи и тысячи брошюр, что эти люди считают знания своей монополией, превращая их в орудие своего господства над так называемыми "низами". Они воспользовались своим образованием, чтобы сорвать дело социалистического строительства, открыто выступали против трудящихся масс". (Ленин, "Речь на 1-м Всероссийском съезде по просвещению", 28-VIII-1918 г., том 37, стр. 77).
Но старая русская интеллигенция, как мы показали выше, сама вышла из "низов" и не была по своему социальному происхождению буржуазной. И, наверное, где-то был прав Н. Бердяев, ссылаясь на факт столкновения интеллигенции с большевизмом как на "историческую аберрацию".
Наиболее драматически это противоречие между большевистской властью и интеллигенцией проявилось в письмах профессора Воронежского сельскохозяйственного института М.Дукельского и М.Горького к Ленину и ответа последнего на эти письма. Дукельский писал Ленину (приводим выдержки):