Вновь я вспоминаю старую Ханину, вывезенную из Марокко в свернутом ковре. Не так уж она была и «чокнута», чтобы не видеть выгоды долларов. Наоборот – мудрая старая женщина поняла за свою долгую жизнь всю суетность помыслов людских перед фактом обретения Родины. Чем она могла помочь? Тем, что не станет теснить своих братьев и сестер. Ей не нужны доллары, ей достаточно и своих национальных денег, на которые тоже можно купить все, что нужно купить…
В сущности, те, кто заламывает крупную долларовую сумму за самое необходимое, – душат алию, пользуясь тем, что свободное государство не может вводить ограничения частного предпринимательства. А ведь именно новый приток репатриантов – новая алия – и есть живительная кровь страны. Впрочем, не только в этом мне видится досадная пробуксовка государственной машины. И видится не только мне – всем, и самим государственным деятелям. Они должны были предвидеть такой широкий поток эмиграции – ветер межнациональных распрей, который гуляет по миру, должен пожать бурю. Что нужно новому эмигранту? Жилье и работа! Правительство упрекает новых эмигрантов в том, что надо было вовремя приезжать. Еще два года назад сотни домов стояли пустыми, в ожидании олимов, не говоря уж о более раннем времени. А те, по израильским визам, сваливали кто в Америку, кто в Канаду. Каждую семью, решившую приехать в Израиль, встречали радушно – квартирой, подарками, льготами на приобретение автомобиля, на все. Но желающих было мало, и пустующие дома находили себе хозяев. Многие из них сейчас сдают те же квартиры по бешеным ценам, за доллары. Все надо делать вовремя!
– Все надо делать вовремя? – проговорил Ленька. – Все равно израильтяне считали бы, что русская алия самая привередливая. Знаешь, сколько сейчас здесь евреев из России? Только тех, кто приехал в последние годы, четыреста семьдесят тысяч. Еще немного – и количество перейдет в качество. Они не посмеют наши дома отдавать всяким проходимцам, имеющим и так три-четыре квартиры и спекулирующим на этом.
– Ваши дома? – проговорил я. – Что вы сделали для Израиля? Пока что Израиль делает для вас.
– Верно. Только если война… Тогда разницы не будет. А так они нас за людей не считают… Я два дня мыл посуду в ресторане, на пляже. Бесплатно!.. Он, видишь ли, меня проверял, как я мою посуду. Оказывается, плохо мою. Меня выгнал, взял другого, тоже из русских. И такую же устроил козу… Понимаешь, если он держит у себя работника несколько дней, то надо за него платить налог и вообще брать на работу.
– Ну… а вы что? – обескураженно проговорил я.
– Что мы? Ничего. Утерлись. У него такая свора кормится, ноги нам переломают. Еще и полицию вызовут… Понимаешь, в Союзе, когда меня кидали, я это сваливал на антисемитизм. А тут? Одни евреи. Сторож, хозяин, шофер, полицейский. Даже пес на улице и то принадлежит еврею…
Мне стало жаль своего племянника. Он показался мне сейчас совсем маленьким обиженным мальчиком…
– Везде кто-то кого-то обижает. В Швеции шведы шведов… Везде есть подлецы и хорошие люди… Конечно, здесь живут в основном евреи… А ты в стране только пять месяцев, еще многого не видел.
Ленька вскочил на ноги, заметался по комнате: привычка еще с детства, когда он нервничал.
– Я хочу жить только здесь. Я люблю эту страну. Сразу полюбил, как только приземлился самолет… И я хочу, чтобы она была не такой, как остальные страны… Понимаешь, я хочу, чтобы она вобрала самое лучшее, что есть в остальных странах. Приехали люди со всего мира, так почему они привезли с собой дерьмо, а не добро?
– Ну, просто ты столкнулся с негодяем, – возразил я. – Если бы все были такими, как тот хозяин ресторана, это государство не только погибло бы, оно бы и не возникло. Разве ты не знаешь историю этой страны? Какие люди его создавали. И в древности, и в наше время, после тысячелетий изгнания…
Я умолк; возможно, мои слова раздражали племянника – я говорил прописные истины.
– А где находится ульпан? – Я демонстративно перевел разговор.
– Мы проходили мимо. Недалеко от синагоги. В понедельник и четверг, когда идет служба, очень забавно находиться на улице. С одной стороны бородатые евреи в кипах и талесах ревут, как волы, славя Бога, с другой – бледнолицые и растерянные нувориши из ульпана писклявыми голосами повторяют слова на иврите. Хороший толчок! Лучше бы учредили государственным языком идиш. Как-никак почти немецкий…
Честно говоря, я тоже не раз задумывался над этим. Люди, стоящие у истоков государства, были выходцами из Европы. Им куда ближе идиш, чем древнееврейский иврит. На идише легче приобщаться к мировой цивилизации, ведь в основе лежит распространенный европейский язык…
Но отцы-учредители видели дальше. Им нужно было объединить диаспору, собрать рассеянных по свету своих братьев. Был понятен инструмент и механизм задачи. Язык-инструмент, религия-механизм! Религия жила в каждом еврее диаспоры, пусть неотчетливо, пусть даже совсем-совсем забытая, но жила. Благодаря врагам! Это враги уверяли мир, что евреи распяли Христа… А вот с языком сложнее. Язык ушел, исчез. Его место заняли другие языки, в зависимости от того государства, куда еврея забросила судьба. Именно отсутствие общего языка развалило нацию.
Нужна школа для всех репатриантов, независимо от того, из какой страны они прибыли. Школа, где должны взойти хотя бы навыки языка, где слух должен привыкнуть к звучанию слов. И в начале тысяча девятисотых годов был создан Комитет по делам языка. Впервые в истории человечества была поставлена задача воскрешения языка не ради научных изысканий, а для повседневной жизни современного государства. Но отнюдь не механического воскрешения – в подобном виде язык и так существовал как инструмент религии и как средство общения малочисленных людей, живущих на Ближнем Востоке и весьма далеких от цивилизации. Стало быть, иврит был почти мертвым, окостеневшим языком. Надо воскрешать язык в ином виде. Прошли тысячелетия, мир стал иным, языки всех народов мира модернизировались, изменились. И основатель Комитета Бен-Иегуда проделал огромную работу по модернизации языка. Оказывается, тысячелетия эволюции человечества можно свести до одной человеческой жизни, если эта жизнь наполнена страстью, талантом и любовью к своему народу. Это и доказал Бен-Иегуда своим трудом и трудом своих единомышленников. Древнему и новому государству был дан древний и новый язык. Невероятно, но это случилось…
Так появились ульпаны – школы изучения языка. Все репатрианты, независимо от возраста, могут посещать ульпаны. Пять месяцев бесплатной учебы. В классах сидят дети вместе с родителями, внуки вместе с дедами.
– Ну и что тебе дал ульпан? – спросил я Леньку.
– Я доволен. Учительница была в порядке, еврейка из Австралии.
– Из Австралии? – искренне удивился я. – Сумчатая, что ли?
– Почти, – не моргнув ответил Ленька. – Родители прятались от Гитлера. Ее везли в сумке от белья… В пятнадцать лет она сбежала от родителей. Вступила в Армию обороны, получила винтовку и стала командиром отделения. В пятнадцать лет… Стреляла в арабов, в англичан… Потом осушала болота, строила какой-то кибуц. Словом, повидала разного. – Ленька подмигнул мне и добавил: – Не то что мы, приехали на все готовое. – Он бросил на тахту подушку и плед. – Ложись, отдохни немного с дороги.
Я не возражал.
Раскинутый на холмах город казался белым наездником, оседлавшим верблюда. И тот, спасаясь от жары, присел в прохладное море.
Я заплыл за волнолом и теперь возвращался на берег, медленно раздвигая руками неподвижную воду. Никогда не думал, что Средиземное море такое соленое, точно раствор знаменитой английской соли.
Место, выбранное мной для купания, находилось в стороне от городского пляжа, где бдительные спасатели кричали в мегафон свободным пловцам: «Русски! Иди сюда!» Интересно, почему они уверены, что только «наши» не подчиняются правилам пляжа? Потом догадался – заплывают многие, а «иди сюда» – единственное, что я мог понять в тарабарщине слов.