Витальку поташнивало, голова кружилась, ныли ссадины на лице, и было так тошно, что и не скажешь. Витальке не хотелось жить.
Через несколько дней его выписали, и Виталька твердо решил, что в другой раз он так просто Кубику не дастся, защищаться будет всем, что под руку попадется, способами дозволенными и недозволенными.
Но другого раза не случилось. Начальник колонии вызвал к себе Кубика и объяснил ему просто и доступно, что в следующий раз отдаст его под суд и Кубик схлопочет еще год или два за хулиганство.
И Кубик присмирел, стал как шелковый. Правда, он поглядывал на Витальку волком, шипел иногда при встречах:
— Гляди, Халва, еще не вечер! Котлету сделаю, попомни!
И Кубик медленно отходил, улыбаясь многозначительно и зловеще.
Виталька каждый раз вздрагивал, услышав ненавистное прозвище Халва, но поделать ничего не мог — с легкой руки Кубика прозвище прилепилось к нему прочно. Особенно после того, как он пару раз подрался из-за него. А вот этого уже делать совсем не следовало. Теперь Виталька стал Халвой окончательно и бесповоротно.
Кубик только ухмылялся, видя, как тот злится.
Но однажды, когда Кубик вошел в столярную мастерскую, где Виталька трудился над очередной табуреткой, и при всех мальчишках стал объяснять, какое очередное мясное блюдо он сделает из Витальки, терпение у того лопнуло. Он схватил увесистую ножку табуретки, шагнул к Кубику и звонко крикнул:
— Пальцем тронешь — убью! Убью как собаку, Кубик вонючий!
Кубик отпрянул. Поглядел в выцветшие от ненависти, почти белые Виталькины глаза и поверил. Отступил еще на шаг.
Но вокруг стояли мальчишки и внимательно наблюдали за этой сценой. Кубик огляделся. Очень многое решалось в эти мгновения.
— Ну ты, малек! — крикнул он. — Просишь? Забыл, как я тебя метелил?
— Больше не будешь, — твердо ответил Виталька.
— Допрыгаешься! — кинул Кубик и пошел к выходу.
На пороге оглянулся, увидел насмешливые лица мальчишек и понял, что проиграл. Позорно проиграл. А Виталька понял, что с этого момента приобрел смертельного врага — хитрого, злобного и жестокого.
Но он несколько преувеличил опасность. Выяснилось, что уязвленное самолюбие и гордость у Кубика на втором месте, на первом — желудок.
Виталька понял это, когда получил первую посылку из дому.
Нельзя сказать, что в колонии плохо кормили, еды было достаточно — простой, сытной, но довольно однообразной. И когда Витальке пришла посылка со всяческими домашними вкусностями и он стал угощать ими ребят, Кубик не выдержал, дрогнул. Он подошел к Витальке, выдавил улыбку и протянул руку.
— Чего уж там! — сказал он. — Чего грыземся-то? Земляки ведь. Давай пять.
Виталька онемел от неожиданности. Он настороженно оглядел Кубика, неуверенно подал руку. Он ждал подвоха. Но Кубик уселся рядом, обнял его за плечи и зашептал:
— Слушай, ты ошалел? Чего ты все раздаешь этим гаврикам. Нам тут двоим еле-еле хватит.
Виталька удивленно поглядел на Кубика и усмехнулся.
— Ну, ты даешь, Кубик! Ну, ты тип!
— Чего лыбишься, — мрачно отозвался Кубик, — тебе хорошо, тебя родители не забудут, а мой старик давно от меня отказался. Фигу он мне пришлет с маслом, а не копченую колбасу. Ему самому на выпивку не хватает.
Виталька смутился.
— Да бери, пожалуйста, угощайся. Что мне, жалко!
— Вот это правильно! С товарищем надо делиться! — сказал Кубик, набивая карманы печеньем и конфетами. — А кто шакалить будет — гони в шею. Говори: нам с корешем самим мало. А халвы не прислали?
Виталька вскочил как ужаленный.
— Че ты, че ты! — забормотал Кубик. — Я ж просто так спросил. Ужасно я ее, понимаешь, люблю, халву.
— А меня от нее тошнит, — отрезал Виталька. — Пошел вон!
— Да ладно тебе… да брось! — Кубик торопливо сунул в карман еще одну горсть конфет и ушел.
Вот как Виталька избавился от кровного врага. По крайней мере, так ему тогда показалось.
Жизнь в колонии была поначалу очень нелегкой. Каждый час строго расписан, заполнен плотно, по-деловому.
Учиться Витальке было легко, ведь он снова пошел в пятый класс. Но вот работать и учиться с непривычки было тяжело.
Виталька работал в столярке — там делали табуретки, подвесные книжные полки, ребята постарше мастерили столы, тумбочки.
С какой же благодарностью вспоминал он уроки отца, постройку буера!
— А у тебя, парень, руки-то вставлены тем концом, что надо! — удивился мастер, разглядывая первую Виталькину табуретку, после того как грохнул ею об пол и она не развалилась. Это у него был такой метод проверки первой продукции своих учеников. У иного и пятая и десятая разваливались, и мастер не успокаивался, пока не добивался нужной прочности.