Небо…
* * *
Краем глаза замечаю лёгкое движение невдалеке. Закутанная в чёрный плащ высокая сухощавая фигура небрежно салютует мне остро наточенной косой. Кромка узкого лезвия отливает полупрозрачной синевой. Из глубины капюшона сверкают два безмятежно-голубых, как чистое, не запятнанное дымом городов весеннее небо, уголька. Я киваю в ответ. Совсем скоро он придёт сюда снова. Его ждёт обильная жатва.
Наверху баламутит серыми клочьями влаги небо.
* * *
Над головой гремит первый раскат грома. Гроза…
Мир напоминает, что мне больше нечего в нём делать.
Я медленно отворачиваюсь и иду вниз, к реке.
3
Я стою на склоне высокого холма, прислонившись спиной к высокой стеле. Тьма ещё не выпустила её из своих липких объятий. Шершавый камень кажется холоднее космической пустоты, по капле вытягивая драгоценные крохи тепла. Мне холодно, но я не нахожу в себе сил оторваться от надёжной твёрдости застывшей страсти двух скал. Я смотрю на город. Он ещё не очнулся от сна, пусть и сияет многоцветьем искусственных огней. Это мёртвые огни. У них нет сердца. У настоящего пламени всегда есть сердцевина, вечно меняющаяся и оттого невообразимо прекрасная. Её можно потрогать, ощутить, прочувствовать частое биение маленькой страсти. В этих холодных огнях нет сути. А ещё нет в них души.
Лучи долгожданного солнца с трудом пробиваются сквозь плотную завесу дымчато-серого смога и освещают пустые улицы. Огни потихоньку начинают гаснуть.
Откуда-то с окраины доносится музыка. Грустная мелодия, рождённая отчаянием. Настоящая, живая музыка. В ней нет мертвелой бездушности электронных колонок, тихого гула звуковых колебаний, почти неслышимого шуршания заезженных чувств и смертельной скуки. Её исполняет живая рука. Я почти вижу, как дрожат сведённые судорогой пальцы, как прерывается сорванный тонкий голос.
«…когда отыграет оркестр, расплавится медь и умрёт дирижёр…»
Я невольно вспоминаю менестреля из того пахнущего гарью мира. Когда это было? Мир назад… десять… сто… не помню.
«…когда подсудимый обманет конвой и подпишет Судье приговор…»
Я отталкиваюсь от испещрённой поколениями надругателей каменной плиты и спускаюсь по едва различимой тропе вниз. В город.
Среди куч мусора, между чахлых едва живых зелёных деревцев и процветающей ярко-синей травы, различить её нелегко. И, тем не менее, она ведёт туда, в город. От покрывшейся трещинами старой стелы. Мимо двух поставленных вертикально гранитных плит с отбитыми краями. Мимо жалкой кучки растоптанных местных цветов, увязанных в маленький снопик грубой чёрной ниткой. Мимо вросшей по башню в землю лазерной танкетки, мимо торчащего под странным углом из земли ствола плазменной зенитной установки. Мимо всех этих странных и редких слов туда, вниз. В город.
* * *
Широкие улицы заполнены до отказа. Смердящие полупьяные толпы бесцельно бродят от одного конца города до другого. На улицах стоят автоматические киоски, раздающие пиво. Чтобы получить кружку достаточно вознести в глазок камеры хвалу президенту. Со стены каждого дома потёками патоки свисают флаги. Белые, чёрные, красные. Овальные. Прямоугольные. На углах стоят подозрительно легко одетые женщины с ярко размалёванными лицами. Проститутки. По главной улице… проспекту… неспешно ползёт колонна военной техники. На броне сидят солдаты в новых, с иголочки, мундирах. К их лицам приклеены жалкие дежурные улыбки. В тени транспарантов бдят бесстрастные политофицеры. Солнце печёт нестерпимо, даже сквозь не рассеивающийся смог. Безжалостные лучи отражаются от грязно-белой мостовой.
Чем дальше от центра, тем грязнее и неприятнее. Отовсюду веет терпким запахом близкой смерти и неуловимо-тонким ароматом жгучей ненависти. Стены окружающих лачуг размалёваны кислотно-пронзительными красками. Лозунги, эмблемы, ругательства. Вывески. Скользкие типы в штатском, предлагающие запретные удовольствия. Нейростимуляторы, порноиллюзии, дешёвые синтетические наркотики, плохо очищенный алкоголь. Тела, валяющиеся в уличной грязи. Блаженные улыбки на лицах. Ползущие по своим делам калеки. Мутировавшие уроды с четырьмя руками, двумя головами, хвостами, просящие милостыню в подземных переходах. Покосившиеся столбы остановок. Замызганные кабинки монорельса. Харкающие на пол люди с серо-стальным блеском в прищуренных глазах.
Космопорт. Ещё одно непривычное, отдающее кислым вкусом сбродившего вина слово. Непрестанный грохот космических кораблей. Вонь подтекающего ракетного топлива, перешибающая даже гнусные ароматы похотливой толпы людей. И нелюдей. Составленное из ржавых бочек покосившееся сооружение. Ярко раскрашенный небоскреб из пластали. Грубо намалёванная вывеска, три совокупляющихся тела и надпись: «Бар-дель “Розовая голубизна”».