Правда, был один человек, для которого замки не являлись помехой. Уилл обещал, что навестит меня вечером — но когда именно? Уже закат… а Уиллу необходимо подкрепиться. Где он находит своих жертв? Или у него есть добровольные доноры? Мысль о том, что он в этот момент пьет кровь другой женщины, едва не вызвала у меня слезы. Но плакать я не могла.
Хоть бы щелкнуть пальцами и зажечь огонек!.. Оставалось надеяться на то, что вампирский радар поймает мой мысленный сигнал бедствия. В конце концов, Оберон заявил, что мы с Уиллом всегда находим друг друга. А если между нами существует духовная связь?
«Да, но она не помогла мадам Дюфе», — подумала я. Она бросилась спасать Уилла и погибла.
Цифры на дисплее сменились. Шесть пятнадцать.
Я вообразила его — таким, каким он был вчера при свете костра… серебристые глаза, жаждущие меня… И увидела другого Уилла. Длинные волосы, стянутые в хвост на затылке, шею обвивают белые кружева. Печальное лицо озаряют оранжевые отсветы вечернего солнца. Почему-то я поняла, что таково последнее воспоминание Маргариты Дюфе. Она сохранила эту картинку, запечатленную ее гаснущим зрением, для меня. Ее возлюбленный опоздал.
Не таким ли будет и мое последнее воспоминание?
Я прогнала прошлое из своего сознания и сосредоточилась на памяти о мужчине (ну, ладно, о вампире), с которым провела прошедшую ночь.
Шесть двадцать три.
— Уилл, я люблю тебя, — мысленно произнесла я, поражаясь тому, что это правда. — Приходи скорее.
Наверху, в моей мастерской, зазвенел металл — так звенят ветряные колокольчики. Окно распахнулось? Что-то сбило ветром со стола?
Шесть двадцать пять. Красные цифры горели, как огонь.
Зашумел ветер. Он проник в дом и мчался по лестнице. Должно быть, пришла смерть. Могучий вихрь. Но ведь пара минут у меня есть? Перед глазами потемнело. Цифры на дисплее расплылись. Между мной и телевизором пролегла тень. Огромное черное крыло обняло меня. Сейчас смерть заберет меня. Почему бы и нет? У нее настолько прекрасное лицо… как у ангела… белоснежное, как мрамор, а глаза — как две новенькие серебряные монеты.
Смерть прикоснулась к моему лбу, и я почувствовала, как моя душа улетает через точку между глазами. Прав мой учитель йоги: третий глаз действительно является центром познания! Миллионы воспоминаний — из моей жизни и из десятка других — замелькали передо мной с головокружительной скоростью. Я была всеми Маргаритами одновременно. Но наконец слайд-шоу замерло на одном-единственном кадре. Круглый пруд около каменной башни, и черный лебедь, скользящий по глади воды. «Да, — услышала я свою мысль (вернее, мысли всех Маргарит), — конец всегда одинаков». Неподвижный воздух со свистом рассекла стрела, и испуганный крик нарушил безмолвие.
— Гарет!
Испуганный голос смешался с криком лебедя. Я ощутила, что тону в темной воде, но внезапно сильные руки подхватили меня, встряхнули, и кто-то вновь произнес мое имя:
— Гарет!
Я открыла глаза и увидела Уилла.
— Ты… — прохрипела я, будто молчала сто лет. — Ты меня услышал.
— Да, — ответил он. Похоже, его искренне удивило то, что я сумела его вызвать. — Где ты такому научилась?
— У Маргариты Дюфе, — пробормотала я, когда Уилл помог мне выпрямиться.
— Дюфе? — прошептал он.
Я разжала правую руку с «Оком возлюбленной». Уилл посмотрел на брошь. Его кожа, и без того бледная, приобрела голубоватый оттенок. Он взял украшение и приложил к своему глазу. Я заметила, что он, в отличие от Оберона, не боится прикасаться к «Оку».
— Откуда она у тебя? — спросил Уилл так же хрипло, как и я.
— Из магазина Ди. Я догадалась, что там изображен глаз женщины, запечатленной на портрете в логове Ди. Я разыскала его с помощью «Ока».
— Я подозревал, что именно он наделил несчастного Огюста Рено колдовской краской.
— Возможно, Ди похитил у тебя брошь, но «Око» стало магическим благодаря Оберону.
— Оберону? — нахмурился Уилл.
— Он намеревался вас разлучить.
Уилл покачал головой.
— Но он вряд ли желал гибели Маргариты.
— Ну, моей-то смерти он точно хотел… и почти наверняка убил Лол!
Я вскочила с дивана, ругая себя за то, что не сразу бросилась искать фею. Я быстро осмотрела пол и обнаружила ее за горшком, в котором рос папоротник. Тело ее обмякло, крылышки потускнели и съежились, как выброшенные в мусорное ведро целлофановые обертки. Я прикоснулась кончиком указательного пальца к груди Лол и ощутила еле слышное трепетание.