Если честно, мне бы данные познания не повредили. Но я обещала антиквару доставить открытую шкатулку уже завтра. Оставалось надеяться, что он найдет способ связаться со мной, когда поймет, что у меня нет его адреса. Иначе придется мне прочесывать Трибеку и Вест-Вилидж, пока я не разыщу антикварный магазинчик. А пока надо приниматься за работу.
Я прошла в спальню — крошечную комнатку под скатом крыши — и быстро переоделась. С облегчением сменила юбку и блузку на старенькие джинсы, футболку с длинными рукавами и кожаные ботинки на толстой подметке. Уже давно я усвоила четкое правило: одна искра способна уничтожить любимую рубашку, прожечь ткань насквозь и повредить кожу. Ювелирное мастерство и паяние, что тут скажешь… Мою рабочую одежду испещряли дырочки, от нее пахло газом, металлом и пеплом, но в ней я чувствовала себя настоящей.
Я зачесала волосы назад и стянула в хвостик, вернулась в мастерскую и включила радио, настроенное на волну WROX — станцию, передававшую альтернативный рок. Я любила слушать музыку во время работы. Шелковый голос ночного ди-джея (ее шоу называлось «Ночной полет с Ариэль Эрхарт») меня успокаивал и расслаблял. Я улыбнулась, когда зазвучала песня в исполнении «London Dispersion Force».[10] В группе были двое моих лучших друзей, и я порадовалась, что их вывели в эфир. «Трубадур» — так называлась их новая композиция. «Трубадуры песни сочиняли, чтоб сердца разбитые унять, — заливалась Фиона. — Чтоб про боль любви неразделенной недоступным дамам рассказать». Я включила паяльную лампу, покачиваясь в такт мелодии и чувствуя, как погружаюсь в безмятежность, которой не ощущала весь день. «Слава богу, что у меня есть работа, — подумала я, придвинув к себе шкатулку. — Но вот вопрос: как же мне, черт побери, открыть ее и не повредить?»
Я осмотрела шов, соединявший крышку с основанием. Поскольку края не были повреждены, я предположила, что металл шва более легкоплавкий, чем серебро. В противном случае оно бы расплавилось при нагреве. То же самое касалось и пластины, припаянной к защелке. Следовательно, если удастся справиться с задачей, я смогу провести лезвием вдоль шва — и дело в шляпе. Я взяла стальной скальпель и выбрала горелку с самым тонким соплом для паяльной лампы, после чего установила нужный уровень подачи ацетилена и кислорода. Подготовившись к работе, я надела перчатки, защитные очки и направила пламя горелки на металлический шов. Сначала я не заметила никаких изменений. Если бы здесь использовали свинец, он бы уже расплавился. Значит, я вожусь с каким-то неизвестным материалом. Я увеличила силу огня…
Безрезультатно.
— Ну, давай, — прошептала я, и очки запотели от моего дыхания. — Не будь гадом.
И в ответ на мой голос шов размягчился и засветился, как яркая лента. Он начал плавиться.
— Умница, — проворковала я и провела пламенем вдоль металла. Я делала так до тех пор, пока он не начал пузыриться. Другой рукой я вставила скальпель между крышкой и основанием, провела по трем сторонам шкатулки и под пластиной. Металл вокруг печатки засветился, а сама накладка стала белой — кроме фигуры взлетающего лебедя посередине. Птица осталась черной на раскаленном добела фоне. Казалось, она взлетает над водоемом, залитым солнцем. На миг я явственно услышала хлопанье крыльев, а потом раздался щелчок и свет ослепил меня.
Это сияние я практически ощутила. От всплеска энергии завибрировали кости, стало покалывать в кровеносных сосудах, и все волоски на моем теле встали дыбом. Я будто нырнула в холодное, как лед, озеро летним днем, или шагнула в горячую ванну, в которой кипела морская соль для ванн, или… нет, это было невозможно описать. Я словно впервые в жизни вдохнула полной грудью. И мгновенно осознала, что если я это выдержу, то потом буду пытаться повторить новое ощущение.
Когда свет померк, я взглянула на свои руки и ноги, отчасти ожидая увидеть потемневшие культи. Однако я ни капельки не обожглась.
«Все хорошо», — повторяла я, успокаивая себя. В словах мне слышался призрачный голос моей матери. Так она говорила, если я падала или ушибала голову. «Все хорошо», — бормотала я, стараясь унять часто бьющееся сердце. Ничего не болело, и ничто не пострадало, даже… Я посмотрела на шкатулку, вздрогнула и замерла.
10